Арафат расценил все происходящее как фактическое объявление войны. В середине марта 1997 г. он сделал ряд ответных шагов — выпустил из палестинских тюрем несколько десятков хамасовских террористов и отдал распоряжение своим силам безопасности прекратить всякое сотрудничество с израильской полицией. После этого Арафат лично занялся реорганизацией Танзима[110]. Некоторое время спустя, 21 марта, террорист-самоубийца взорвал себя в тель-авивском кафе, убив троих и ранив 48 человек, — со времени последнего подобного теракта прошло к тому времени уже более года. Но это было только начало: 30 июня 16 израильтян погибли и 178 были ранены в результате последовавших один за другим терактов на многолюдном иерусалимском рынке; через месяц, также в Иерусалиме, пятеро израильтян погибло и 181 человек получил ранения в результате трех произведенных одновременно взрывов в пешеходной торговой зоне. Число жертв террора могло быть и более значительным, но, к счастью, в середине июля удалось арестовать троих палестинских полицейских, которые направлялись в одно из поселений Западного берега с сумками, полными взрывчатки.
Клинтон в роли старшего партнера
К лету 1997 г., уже начав свой второй президентский срок, Клинтон окончательно оставил все надежды, связываемые с возможностью политического сотрудничества с Нетаниягу. Их контакты становились все более формальными после каждого заявления израильского премьер-министра, в котором тот обычно преподносил “новое толкование” своих старых обещаний. Все большие опасения вызывали у американского президента и действия Арафата, которого он считал демагогом и человеком неискренним. В складывающейся ситуации Клинтон был полностью согласен со своим вновь назначенным государственным секретарем Мадлен Олбрайт[111], что у него нет иного выхода, кроме как напрямую включиться в процесс палестино-израильских переговоров — причем в качестве “старшего”, а не одного из “равных” партнеров. В октябре того же года Клинтон снова пригласил Нетаниягу и Арафата в Вашингтон, и в ходе встречи в Белом доме, в присутствии Олбрайт и Росса, он “предложил” своим гостям, чтобы следующий этап отвода израильских войск был более интенсивным. Конкретные цифры тогда названы не были, но, по свидетельству Росса, минимальным приемлемым для президента вариантом стал бы вывод израильских войск еще с 20 % территрий. Нетаниягу отнюдь не был поражен или захвачен врасплох таким требованием, а всего лишь попросил, чтобы ему была предоставлена возможность вернуться домой и провести консультации со своим кабинетом. Дискуссии на эту тему в Иерусалиме продолжались около трех месяцев. Наконец, в конце января 1998 г., когда Нетаниягу и Арафат вернулись в Вашингтон, то выяснилось, что максимум, о чем готов говорить израильский премьер-министр, — это еще 10 %. Арафат был буквально вне себя. С такими темпами, негодующе заявил он, суммарный отвод израильских войск даже близко не подойдет к величине, намеченной на середину 1998 г., то есть к уже и так отсроченной дате начала переговоров об “окончательном статусе”.
И тут Клинтон удивил гостей, сделав им довольно неожиданное предложение, предварительно сформулированное совместными усилиями Олбрайт, Росса и экспертов Госдепартамента. Если Арафат откажется от следующего, третьего по временному графику, отвода израильских войск и согласится перейти сразу к переговорам об “окончательном статусе”, то Соединенные Штаты готовы будут заявить о своей официальной поддержке идеи независимого палестинского государства. Арафат отреагировал на такое предложение с осторожностью, но отнюдь не отверг его с порога, сказав, что все-таки предпочел бы полный отвод израильских войск до того, как он даст согласие на переговоры об “окончательном статусе”. Ответ Нетаниягу можно было назвать угрюмо уклончивым. Оба руководителя попросили предоставить им время для консультаций со своими правительствами. Тем не менее, вернувшись по домам и проведя консультации со своими коллегами и советниками, Арафат и Нетаниягу решили все-таки не упорствовать и не идти наперекор президенту США.
На протяжении нескольких месяцев оба ближневосточных лидера постепенно сближали свои позиции, и к июлю 1998 г. приемлемое для обеих сторон соглашение, казалось, вот-вот может быть достигнуто. Нетаниягу и израильское правительство согласились расширить пределы Зоны А (где палестинцы получали право как на военный, так и на административный контроль) с 10 % до 13 % территории Западного берега, а пределы Зоны В (где палестинцы получали право только на административный контроль) — до 40 %. При таких условиях можно было допустить, что появлялась известная надежда хотя бы начать (уж если не завершить) переговоры об “окончательном статусе” на протяжении нескольких следующих месяцев. Исходя из такого допущения, прибегая одновременно как к увещеваниям, так и к выкручиванию рук, Деннис Росс убедил израильтян и палестинцев вернуться в США в октябре для проведения конференции, в ходе которой можно было бы выработать хотя бы основные принципы заключительного договора.
Для проведения конференции выбор снова пал на Уай Плантейшн, куда Арафат и Нетаниягу прибыли 15 октября 1998 г. Палестинского лидера сопровождал Саиб Арикат, министр информации, и ряд советников. К израильской делегации 16 октября присоединились один из главных сторонников жесткой линии в правительстве Ариэль Шарон, недавно получивший портфель министра иностранных дел, и Натан Щаранский, известный советский “отказник”, занимавший пост министра торговли и промышленности. Хотя председательствовал на конференции Деннис Росс, но на второй день, до начала переговоров на основные темы, в Уай прилетел на вертолете Клинтон, чтобы подвести итоги уже достигнутых договоренностей и постараться сгладить расхождения между сторонами. Клинтон обратился к собравшимся с призывом отбросить все, что их разделяет, и как можно скорее начать слишком долго откладываемые переговоры об “окончательном статусе”. Проведя в Уай полтора часа, президент США уступил председательское место Россу и отбыл в Вашингтон.
Однако в отсутствие Клинтона переговоры сразу же забуксовали. Израильская делегация настаивала на том, чтобы ей был представлен детальный план Арафата по борьбе с терроризмом, включая имена тех боевиков, которых палестинские власти собираются подвергнуть аресту. Арафат счел, что такие требования для него как для палестинского лидера являются оскорбительными. Правительство Израиля, заявил он в ответ, должно сначала осуществить полный и окончательный отвод войск. Воцарившаяся атмосфера взаимного недоверия была настолько ощутимой, что Росс и его коллеги стали опасаться, можно ли будет приступить даже к предварительному обсуждению программы конференции. И в этот день, и на следующий в зале заседаний звучали исключительно максималистские требования и, соответственно, категорические отказы. А на третий день, 19 октября, в Уай прибыл нежданный гость. Это был король Иордании Хусейн. По личной просьбе Клинтона хашимитский монарх прилетел из Рочестера (штат Миннесота), где он проходил курс интенсивного лечения в клинике Мейо. Бледный, потерявший волосы после химиотерапии рака легких, исхудалый и превратившийся в собственную тень, Хусейн заставил себя превозмочь болезнь и на протяжении четырех дней принимал самое активное участие в переговорах, убеждая участников конференции упорядочить повестку дня.
Клинтон вернулся в Уай 22 октября. Поначалу казалось, что ни палестинцы, ни израильтяне не намерены менять свои позиции. На следующей неделе, однако, Нетаниягу, осознав, что терпение президента иссякает, выступил с предложением, которое мог одобрить Клинтон и, пусть с неохотой, принять Арафат — хотя это все еще было “промежуточное” решение. Палестинцы согласились с израильской формулой: отвод войск с 13 % территорий и передача 40 % под палестинскую юрисдикцию. Арафат перестал настаивать на массовом освобождении палестинских заключенных из израильских тюрем, но не согласился назвать имена “так называемых террористов”, которых намереваются арестовать палестинские власти. Максимум, на что он был готов согласиться, — это пообещать сотрудничество палестинских сил безопасности с израильтянами при задержании палестинцев, подозреваемых в террористической деятельности. Но когда уже соглашение было практически готово, Нетаниягу буквально в последнюю минуту едва не сорвал его подписание, намекнув, причем без каких-либо оснований, что президент якобы согласился рассмотреть вопрос о помиловании Джонатана Полларда (Гл. XXXI. Переоценка лояльности). Когда Клинтон откровенно возмутился таким поворотом темы, Нетаниягу не стал настаивать на обсуждении этого вопроса.
По возвращении в Иерусалим Нетаниягу принялся оправдывать свои уступки в ходе нескольких продолжительных, полных взаимных обвинений заседаний кабинета министров. Крайние правые, включая Шарона и Щаранского, воспринимали высказывания премьер-министра скептически, представители религиозных партий выступали с резкими критическими замечаниями. Но в конечном итоге правительство 15 ноября 1998 г. пришло к единому мнению, а через два дня текст соглашения был одобрен кнесетом. Вопросы “окончательного статуса” так и не были затронуты — впрочем, в чисто практическом плане, палестинцы получали полный административный и военный контроль над своими основными городами (за исключением еврейского анклава в Хевроне), дополнительные 13 % военного контроля (преимущественно в зонах городской застройки) и дополнительные 40 % административного контроля (преимущественно в сельскохозяйственных районах с невысокой плотностью населения). Формула предусматривала создание совместных израильско-палестино-американских комиссий для наблюдения за тем, как палестинцы ведут борьбу с террором, а также содержала обещание Арафата исключить антиизраильские высказывания из текста Палестинской хартии. Но самое важное заключалось в том, что обе стороны согласились незамедлительно приступить к рассмотрению таких вопросов “окончательного статуса”, как Иерусалим, еврейские поселения, палестинские беженцы, контроль за водными источниками и определение территориальных границ.
Соглашение включало также пункт, имевший в высшей степени символическое значение. Палестинцы получили наконец разрешение на открытие долгожданного аэропорта в Рафиахе, в южной части сектора Газа. Сооружение аэропорта находилось в завершающей стадии, и он был торжественно открыт 24 ноября 1998 г., когда там приземлились транспортные самолеты авиалиний Египта, Саудовской Аравии и Марокко. На церемонии открытия присутствовал посланник ЕС Мигель Моратинос, прилетевший из тель-авивского аэропорта Сде-Дов рейсом израильской авиакомпании Аркия. А 13 декабря в Израиль прилетел Билл Клинтон. После короткого визита в Газу он прибыл в Иерусалим, чтобы выступить в кнесете, а затем в Шхем, где он приветствовал членов палестинского исполкома и призвал как израильтян, так и палестинцев с уважением относиться к требованиям безопасности и признанию прав друг друга. Затем президентский кортеж в сопровождении эскорта мотоциклистов прибыл в Бейт-Лехем, где Клинтон зажег рождественскую елку, после чего, в сопровождении Нетаниягу, направился вертолетом в старинную иудейскую крепость Масада. По окончании этого двухдневного визита, когда президентский самолет взял курс на Вашингтон, Клинтон, делясь впечатлениями со своими помощниками, высказал осторожный оптимизм относительно того, что его участие в израильско-палестинских переговорах в качестве “старшего партнера”, по всей видимости, способствовало ориентации мирного процесса “Осло” в нужном направлении.
Глава XXXVI.
Эгуд Барак: два года у власти
Паралич переговорного процесса, кризис ликудовского правления
Рассматривая последнюю формулировку предложенных Биньямином Нетаниягу условий по отводу войск, члены кабинета министров Израиля на своем заседании 17 ноября 1998 г. дали недвусмысленно понять, что они не намерены продолжать эти переговоры до тех пор, пока Арафат не представит доказательств своего искреннего стремления положить конец террору. Обвинения в лицемерии и коррупции в адрес палестинской стороны выглядели очень серьезными (если даже правительство Нетаниягу и отчасти сгущало краски по соображениям политического характера). Самые видные фигуры администрации Арафата при заключении контрактов на государственном уровне требовали свою долю, а деньги переводили на личные счета в зарубежных банках. Законодательная деятельность палестинских властей была откровенно скандальной. Повестка дня определялась лично Арафатоми его ближайшими сподвижниками по ФАТХ; они же и диктовали решения по всем рассматриваемым вопросам. Находившиеся в зародышевом состоянии силы безопасности и полиция подчинялись напрямую Арафату. Представители судебных властей, осмеливавшиеся идти наперекор Арафату, подлежали немедленному смещению с должности. О соблюдении прав человека и речи не шло; так, около 3 тыс. политических противников Арафата находились в палестинских тюрьмах, причем по большей части впредварительномза-ключении, а их дела, как правило, не рассматривались годами. Даже такие видные деятели палестинского национального движения, как Фейсал Хусейни и Ханан Ашрауи, и арабо-американские интеллектуалы такого масштаба, как профессора Эдуард Саид и Ибрагим Абу-Логход, были не в состоянии убедить Арафата в том, что его действия наносят ущерб палестинскому делу.
Что же касается администрации Биньямина Нетаниягу, то там тоже существовали свои проблемы, причем весьма значительные. Основным нарушителем спокойствия в рамках правящей коалиции являлся Ариэль Шарон, который регулярно повторял, что, будь он центральной фигурой в правительстве Израиля, он бы соблюдал условия “Осло-2” исключительно на словах. Нетаниягу предоставил Шарону посты сначала министра “национальной инфраструктуры”, затем финансов, а затем, на короткий срок, иностранных дел, однако всего этого было недостаточно, чтобы умиротворить отставного генерала, внушавшего премьер-министру беспокойство своей прямолинейностью. После того как 23 октября 1998 г. Нетаниягу подписал, вместе с Арафатом и Клинтоном, Соглашение в Уай Плантейшн, ему пришлось полностью капитулировать перед Шароном и его крайне правыми сторонниками. Едва успели высохнуть чернила, которыми была сделана подпись на тексте Соглашения, как израильский премьер-министр принялся изыскивать пути, чтобы избежать выполнения его условий, заявляя (причем часто не без оснований) о нарушениях Арафатом своих обязательств по обеспечению мира и порядка на палестинской территории. В конечном итоге Соглашение было обречено на медленное умирание. Между тем все более вероятным становилось проведение досрочных выборов в Израиле (см. ниже), да к тому же истекал пятилетний промежуточный срок соглашения об “окончательном статусе”, и в таких условиях ни одна из сторон не предпринимала никаких действенных попыток к возобновлению переговоров. Тем временем у Клинтона возникли проблемы как политического, так и личного характера, и президент США, выведенный из себя, ко всему прочему, поведением обоих региональных лидеров, испытывал неодолимое искушение полностью отказаться от участия в ближневосточном мирном процессе.
С особым негодованием Клинтон воспринял такое безответственное, с точки зрения дипломатии, действие Нетаниягу как поддержку предложенного Шароном в январе 1999 г. законопроекта о Голанах, который требовал наличия формального большинства голосов в кнесете для ратификации любого израильско-сирийского соглашения об отводе войск с Голанских высот. Такие действия немедленно свели на нет все усилия Вашингтона по возобновлению сирийско-израильских переговоров. К этому времени, вступив в последний год своего президентства, Клинтон уже не воспринимал Нетаниягу в качестве партнера в рамках своей ближневосточной политики. Хотя президент США после Конференции Уай трижды встречался с Арафатом, он игнорировал израильского премьер-министра, а вице-президент США Эл Гор[112] отказался общаться с Нетаниягу на экономическом саммите в Давосе (Швейцария). Возможные последствия такого охлаждения израильско-американских отношений стали предметом обеспокоенных комментариев в израильских СМИ.
Не меньшую обеспокоенность вызывали и прочие несообразности политической деятельности Нетаниягу. Все его усилия по умиротворению Шарона путем предоставления тому все более значительных государственных постов оказывались тщетными. В 1988 г. Шарон выступил с заявлением относительно того, что “правительство национального единства” предпочтительнее правительства, где “один человек самостоятельно принимает все политические решения”, — и Нетаниягу вынужден был проглотить это провокационное заявление. Премьер-министр оказался также замешанным в скандале, связанном с политическим назначением. В конце весны 1998 г. Нетаниягу предпринял попытку упрочить лояльность партии Шас в рамках возглавляемой им коалиции, избавив председателя этой религиозной партии Арье Дери[113] от судебного преследования в связи с политическим взяточничеством. С этой целью Нетаниягу предложил в качестве кандидата на пост генерального прокурора страны своего личного адвоката — в надежде, что таким образом удастся избежать выдвижения обвинений против Дери. Когда эта уловка стала достоянием общественности и разразился скандал, Нетаниягу вынужден был отказаться от своего плана. (Впоследствии, повинуясь постановлению Совета мудрецов партии Шас, Дери подал в отставку с поста председателя партии и оставил свое место в кнесете, после чего был осужден и отбывал срок тюремного заключения).
В декабре 1998 г. целый ряд опросов, проведенных израильскими газетами, продемонстрировал, что правительство катастрофически утрачивает кредит общественного доверия. К тому же политический оппортунизм премьер-министра способствовал падению его популярности. Один за другим уходят в отставку Давид Леви, бывший министром иностранных дел на начальном этапе существования правительства Нетаниягу, Дан Меридор, министр финансов, Ицхак Мордехай, министр обороны, Бени Бегин, министр науки. И вот 4 января 1999 г., осознавая, что, если дела будут идти таким же образом, то правительство рухнет, Нетаниягу добивается согласия кнесета на проведение новых выборов 17 мая 1999 г., то есть более чем за год до срока.
“Солдат номер один”
После того как Израильская партия труда потерпела поражение на выборах 1996 г. и Шимон Перес ушел в отставку с поста ее председателя, стало очевидным, что партии необходимо найти нового лидера, прославившего свое имя в области безопасности. И выбор пал на человека, чья репутация в этой сфере была не просто безупречной, но и легендарной. Эгуд Барак[114] в свое время занимал пост начальника Генерального штаба Армии обороны Израиля и имел наибольшее число боевых наград из всех израильских военнослужащих за всю историю страны. Барак, родившийся в 1942 г., в кибуце Мишмар-га-Шарон, с самого начала своей военной карьеры демонстрировал незаурядные лидерские качества. Решив стать профессиональным военным, Барак наряду с этим получил степень бакалавра в области физики и математики в Еврейском университете в Иерусалиме и затем степень магистра в области политических наук и системного анализа в Стэнфордском университете (штат Калифорния, США) — в то же время, когда Биньямин Нетаниягу учился в США в Массачусетском технологическом институте. Они оба участвовали в Войне Судного дня (1973 г.); однако затем Барак продвигался по служебной лестнице более быстрыми темпами, участвуя в самых дерзких операциях, включая нанесение удара по штаб-квартире Арафата в пригороде Туниса (Гл. XXXIII. Гроза перед грозой). В конце 1980-х—начале 1990-х гг. Барак занимал пост начальника Генерального штаба Армии обороны Израиля. В 1992 г. Рабин назначил Барака на пост министра внутренних дел в своем правительстве. После убийства Рабина Барак стал министром иностранных дел и занимал этот пост вплоть до падения правительства Переса в 1996 г. Когда Перес ушел в отставку с поста председателя Партии труда, Барак был избран его преемником, причем подавляющим большинством голосов.