В утро битвы при Саламине, когда афиняне, по выражению Геродота, «прильнув к свободе», спасли независимость Греции, главнокомандующий Фемистокл принёс в жертву Дионису трех пленников, родных племянников персидского царя. Это были юноши необыкновенной красоты, в великолепных одеждах, увешанных золотыми украшениями. Это не было актом мести, но священной жертвой ради успеха в сражении. Вероятно, их разорвали на части, как то требовалось при жертвоприношениях Дионису.
Культ бога плодоносящих сил земли и вечно обновляющейся растительности Диониса был неразрывно связан в сознании греков с жизнью и смертью. Кроме того, жертвы богу виноградарства и виноделия могли приноситься не иначе, как в состоянии опьянения и вакхического неистовства. Поэтому одним из наиболее древних ритуалов служения Дионису было разрывание и поедание живого мяса. Всем известна печальная судьба Орфея, который был разорван на куски вакханками за то, что не почитал Диониса и предпочёл ему Аполлона. Впрочем, сам Дионис оказался веротерпимее своих почитательниц — согласно Овидию, он не одобрил самоуправства вакханок и превратил их за это в дубовые деревья. Однако кровавые оргии на празднествах в честь Диониса после этого не прекратились. Сцены разрывания и поедания детей и животных в рамках культа Диониса сохранились на греческих вазах V–IV веков (но в это время, вероятно, уже только на вазах — к пятому веку человеческие жертвоприношения совершались греками лишь в исключительных случаях, причём в жертву приносились военнопленные или преступники).
Отцу семейства было предоставлено право избавляться от своих детей при их рождении как ему заблагорассудится. Брошенных новорождённых можно было видеть на обочинах дорог и на ступенях храмов. Стоит ли упоминать о положении афинских женщин, находившихся в положении, близком к рабскому? Супруга была нужна лишь для того, чтобы расчётливо вести хозяйство и рожать детей, желательно мальчиков.
Пример античной Греции зовёт нас не забывать, что цивилизация — это всего лишь тонкий слой позолоты на человеческом обществе, во все века живущем инстинктами, страстями и суевериями.
Русское и человеческое — что первично?
Карамзин, защищая Петра I от обвинений в том, что он лишил русских нравственной (а, обрив бороды, — и физической) физиономии, писал:
«Всё народное ничто перед человеческим. Главное дело быть людьми, а не славянами».
Но, возразил позднее князь П. А. Вяземский, именно для того, чтобы быть европейцем, надобно начать быть русским.
Вечная дилемма нашей национально-культурной идентификации.
Горе от ума
Конфликт умного человека с обществом имеет древнюю сакральную подоплёку.
Арабский путешественник начала Х века Ибн Фадлан обнаружил у волжских булгар странный обычай — принесение в жертву Богу наиболее выдающихся из людей: «Если они увидят человека, обладающего подвижностью и знанием вещей, они говорят: „Этот более всего достоин служить нашему господу“. Итак, они берут его, кладут ему на шею верёвку и вешают его на дерево, пока он не распадётся на куски».
Богу — лучшее, это понятно. Но, возможно, булгарское общество решало таким образом и собственные «человеческие, слишком человеческие» проблемы. Комментируя этот отрывок, известный турецкий востоковед Зеки Валиди Тоган пишет: «Нет ничего загадочного в жестоком обращении булгар с людьми выдающегося ума. Оно опиралось на простое и трезвое желание среднего человека вести нормальную жизнь, избегать любого риска или приключения, в которые его мог бы втравить „гений“».
Учёный делает вывод, что жертву «надо воспринимать не просто как знающего человека, а как непокорного гения, нестерпимого умника». Получается, что этот обычай служит средством общественной защиты от перемен, наказанием нонконформистов и потенциальным новаторам.
У русов дела обстояли схожим образом. По свидетельству Ибн Русте, жрецы, волхвы русов («знахари») могли любому надеть на шею верёвку и повесить на дереве в качестве мольбы о божьей милости. Сделав так, они говорили: «Это подношение Богу».
Перспективы общества, которое убивает самых умных своих членов, думаю, понятны всякому. Поэтому не будет преувеличением сказать, что принятие христианства (а в случае с булгарами, ислама) открыло племенам древней Руси дверь в будущее.
Как распадаются духовные скрепы
Российская власть за несколько столетий уже свыклась с мыслью, что русский человек духовно некрепок. Он легко поддаётся очарованию Запада, соблазнам его культуры, и коль скоро это случилось, перестаёт чтить отеческие заветы и предания, которые отныне представляются ему по большей части памятником извечной дикости, нелепости и косности. Не самая лучшая черта нашего национального характера, по правде сказать.
Впрочем, так было не всегда. Россия никогда не была изолирована от Западной Европы. Московские государи вели с ней дела, дипломатические и торговые, призывали к себе на службу западных специалистов, военных, инженеров, врачей, пользовались плодами просвещения и культуры. Это было общение, а не влияние. Во внутренней жизни Московского государства всецело господствовали местные традиции и обычаи. Затруднения преодолевали без чужой помощи, из материалов и средств, какие давала народная жизнь, руководствуясь опытом своего прошлого. В XV–XVI вв. правительство свято верило, что заветы отцов и дедов способны стать прочной опорой нового порядка. Поэтому любая государственная перестройка только укрепляла авторитет родной старины, поддерживала в строителях сознание своих сил, питала национальную самоуверенность.
И вдруг, в течение XVII в. характер отношений России и Западной Европы качественно меняется. В умонастроении значительной части русского общества происходит коренной перелом. Если до сих пор русские люди были свято уверены в превосходстве своих туземных порядков и обычаев над иноземными, то с наступлением XVII в. в русской истории становится заметным новое явление — вторжение чужеземных идей и понятий в жизнь Московского государства. Очень многим на Руси стало очевидно, что Московская держава отнюдь не является совершенным образцом государственного устройства.