Адмирал рассмеялся — Поздно, слишком поздно. Попасть в маленькую машину, которая выскочила из облаков на скорости больше 900 км/ч в двух километрах от корабля и идет на высоте пяти метров над поверхностью моря на фоне солнечного сияния и отраженных от волн бликов, практически невозможно.

Вот, в полутора километрах от авианосца, гайдроп планера коснулся воды и сзади машины раскрылся сначала вспомогательный, вытяжной парашют а, затем, сетчатый крест тормозного парашюта, гася на дистанции всего в несколько десятков метров остаточную скорость.

Впереди плюхнувшегося на воду планера, в сторону авианосца потянулась пенная дорожка торпеды.

Не доходя тридцать метров до борта авианосца, торпеда выполнила нырок и, переключившись с акустического на магнитное наведение, нанесла удар в подводную часть корабля.

Из бомбардировщика было видно, как старый авианосец вздрогнул, у его бортов вскипела вода и начала разбегаться в стороны, расширяющимся белым кругом неправильной формы.

Какое то время авианосец, казалось бы абсолютно невредимый, застыл посреди этого кипящего круга, а затем, броня его летной палубы начала вскрываться как гигантским консервным ножом, выбрасывая бардовое пламя сдетанировавшего боезапаса и корабль медленно лег на бок, а затем перевернулся, отрыв небу изуродованное днище.

Прошло еще несколько минут и только несколько плавающих обломков указывали место гибели старого корабля, унесшего на дно весь свой экипаж.

Сержант Киёси, ничего не видя вокруг, размазывая по лицу кровь из носа и слезы, выбрался из шелкового пузыря, который надулся перед его лицом при выпуске тормозного парашюта и, отстегнув трясущимися руками ремни, начал складывать сиденье пилота, добираясь до руль-мотора, подвешенного за спинкой кресла в кокпите.

Трясущиеся губы шептали — Мама я живой. Я вернусь домой мама…

Опущенный несколькими вращениями ручки мотор пару раз чихнул и, заведя свою дребезжащую песню, погнал превратившийся после сброса торпеды в несуразный, крылатый глиссер планер в сторону восходящего солнца, где его должны были подобрать патрульные эсминцы.

Сидящий со слезами на глазах в открытом кокпите Киёси не видел, как около его планера, бодро скачущего с волны на волну, поднялся перископ подводной лодки и сопровождал его некоторое время.

Мама, я вернусь домой, шептали его губы….

Адмирал Матомэ скомандовал по рации — "Ока 2" и "Ока 3" работают по запасным целям и добавил для истребителей, поднявшихся с японских авианосцев — Лепестки сакуры летят на четырех ветрах.

Матомэ переключился на диапазон, используемый английскими пилотами.

Крики, истерические проклятья, чьи-то команды, которые никто даже не пытался выполнить — английские и австралийские пилоты, неожиданно потерявшие свой плавучий аэродром, были полностью дезориентированы и не смогли оказать даже чисто символического сопротивления "зеро", вывалившимся на них из облаков.

Адмирал удовлетворенно улыбнулся, прижал микрофон к горлу и скомандовал — Вторая волна.

Когда над эскадрой союзников появились японские бомбардировщики и торпедоносцы, оказывать им сопротивления было уже некому.

Вслед за волной бомбардировщиков, на агонизирующие корабли союзного конвоя набросились идущие в надводном положении субмарины и эсминцы, сопровождаемые легкими крейсерами.

Ост индийский конвой прекратил свое существование.

Никто не обратил внимание, как два "харикейна" с подвесными баками, которые не участвовали в сражении и ходили кругами у самой кромки облаков, нырнули в клочковатую, серую пелену и взяли курс на запад.