Глава третья. Молли

Время шло, и наше финансовое состояние все росло и росло. Мы становились старше, но я ничуть не изменил полюбившийся мне образ жизни, не желая себе в чем-либо отказывать, тем временем как Дэн, напротив, стремился приумножить наши доходы. Он часто думал и рассуждал о новых способах вложений. Так у нас появился ресторан «Magnolia» (Магнолия), который мы открыли на Пятой авеню, а спустя три года — еще один отель, который мы назвали «Seasons Hotel» (отель «Времена года»). Дэн и я по-прежнему оставались компаньонами, однако почти все воплощенные идеи, как и раньше, принадлежали лишь ему.

Помимо денег, успешный бизнес обеспечил нам множество бесценных знакомств. Рекламой отелей занимался знакомый Дэна по имени Джо. Но спустя время, нужда в его услугах иссякла. И хотя по популярности наши отели не могли сравниться с отелем «The Plaza» (Плаза), деньги все равно «лились рекой», а номера всегда оставались заполненными.

Несмотря на ежемесячные расходы в виде налогов и выплат рабочим, мы могли позволить себе все, что угодно. У нас не было долгов и займов в банке, и Дэн бесконечно гордился этим, ведь в большинстве случаев данных путей не избежать. Наши фамилии были известны очень многим, фамилии двух молодых, гордо несущих свои имена джентльменов, которым удалось покорить Нью-Йорк. Однако мне и этого уже было мало.

— Дэн, я думаю, пора приобрести жилье получше. Мы можем купить дом, скажем, в Лонг-Айленде, чтобы быть поближе к нашим друзьям, — предложил я. — Дела идут просто отлично! Нам необязательно жить так близко к отелям. Будем приезжать, если потребуется. Жить на побережье… Мне кажется, мы этого заслужили!

— Несомненно, — с улыбкой произнес он. — На Лонг-Айленде живут миллионеры, какими теперь стали мы. Это место нам вполне соответствует, но нас всего двое! Даже эта квартира для нас велика. — Дэн обвел рукой комнату. — Большой дом для двух холостяков — это, скорее, демонстрация нашего статуса для публики, нежели необходимость. Все и так знают, что мы богаты, — необязательно покупать для этого дом. Лучше открыть еще один ресторан. Я куплю дом только, если женюсь, но это вряд ли, — усмехнулся он. — Не могу представить себя в тисках брачных уз. Это все те же оковы.

Я был убежден, что мы просто обязаны соответствовать количеству наших денег. И хотя наша квартира, автомобили, одежда и парфюм подчеркивали статус состоятельных людей, мне хотелось больше роскоши. Я вдохновлялся ею на шумных Нью-Йоркских вечеринках, утопающих в изобилии бриллиантового блеска и моря шампанского. Мне хотелось, чтобы этот праздник длился вечно, но каждое такое веселье заканчивалось под утро, и мне приходилось возвращаться в нашу с Дэном квартиру, лишенную всей этой притягательной, волнующей суеты. Спокойное, тихое место, где я просто отсыпался после очередного похмелья. Но мне безумно хотелось устроить подобную вечеринку у нас дома, продемонстрировать всем наше величие. Именно для этого и требовался хороший особняк.

— Неужели это все, что тебя волнует? — Дэн осуждающе покосился в мою сторону, оторвав глаза от газетных страниц. — Поверь, вечеринки — наименьшее из того, о чем я думаю. Впрочем, я вообще о них не думаю. Так сталось, что веселье находит нас само, необязательно создавать для него условия.

Его голос всегда звучал слишком убедительно, и вот мне вновь пришлось забыть про желаемое.

Я продолжал тратить деньги на себя и девушек, видя в них только способ развлечений. Дэн тоже порой забывал о делах, ухаживая за той или иной красавицей, но ни одна из них не заставила нас почувствовать нечто большее, чем просто страсть. И в тот момент нам казалось, что лучше страсти может быть только хороший бренди.

Так прошло еще пять лет…

Дружба между мной и Дэном уже давно могла перестать существовать. Стоило мне услышать хотя бы одну противоречивую либо осуждающую меня фразу, и я немедленно выходил себя! Очевидно, именно Дэн являлся главным ценителем нашей дружбы и партнерства. Ему частенько приходилось сглаживать острые углы, дабы сохранить наш братский союз. Однако мне было непросто… Всякий раз, когда Дэн указывал на мои неверные действия, заставляя меня тем самым чувствовать себя никчемным, я слышал голос отца. От внутреннего гнева закипала в жилах кровь, и я едва мог сдерживать эмоции.

Летом 1927 года мне исполнилось двадцать шесть, и я, наконец, мог считать себя мужчиной, а не юношей. Больше всего мне не хотелось стать похожим на покойного Френсиса Моррэса. Это было бы нестерпимо и ужасно, каждый раз глядя в зеркало, видеть его лицо. К счастью, этого не случилось. Я был похож на мать и теперь, обретя долгожданную мужественность, более строгие черты и крепкое телосложение, вполне мог считать себя красавцем, почти не уступая в этом Дэну.