— Прелесть. Муж с женой и матросом оказались на необитаемом острове, жена была ранена, потом ее убил…
— Альбатрос. — хлопая глазами, перебил друга Булгаков, смеясь и глядя на товарищей.
— Убил ее этот матрос. И они вместе с мужем ее съели. Черт, а как муж согласился-то? Любимая женщина все же.
— Матрос убил ее в тайне. — хмыкнул с усмешкой Саша, который, видимо, летал в облаках, раз отвечал так отстраненно глядя в потолок.
— Сашка, да как у тебя получается! — всплеснул руками Чехов и улыбнулся. — Да!
— Так, я, кажется, догадываюсь! — ухмыльнулся Коровьев. — Скажите, а когда мужчина съел альбатроса он что-то вспомнил?
— Ага! — Есенин начал двигать сложенными пальцами, словно призывая Адама продолжить свои размышления.
— Я понял, понял! Матрос убил жену, скормил ее мужу, сказал, что это альбатрос. Когда мужчина попробовал настоящую птицу, он догадался обо всем. Да? — взволнованно закивал музыкант.
— В точку! — Ваня и Женя расцепили объятия и поочередно пожали руки сначала Коровьеву, а потом и Булгакову, без отстранённых ответов которого вообще ничего не получилось бы.
— Жесть, конечно… Страшная загадка. — поморщился Адам, Саша гукнул и поежился.
— Мы предупреждали. Парни, кто курить? После такой задачки просто необходимо!
Все четверо переглянулись между собой, соглашаясь, и вышли на освещенную только выглянувшим из-за туч солнцем. Не описать было красоты, что видели перед собой друзья. Дорога была словно поглощена этим невероятным сиянием, таким бледным, совсем детским… Оно охватывало парней за ноги, брало за руки и тянуло вверх, к самому светилу, для которого эта компания была определенными любимчиками. Друзья аккуратно переглядывались, словно скрывая это, но каждый пытался насладиться таким новорожденным моментом полностью. Моменты, они создают эту жизнь — бесконечную гирлянду, в каждом фонарике которой блестит один из светлячков судьбы. Они и розовые — это жучки любви, и голубые — эти огоньки показывают грусть, и, конечно, желтые, как маленькие звезды — это свет счастья, радости и беззаботного очарования. И все друзья могли сказать точно — сегодняшний день выльется в сияющий беспредел их жизни исключительно желтым цветом. Одним оттенком на всех.
Глава 8. Небо помутнело
Адам Коровьев сидел за своим лакированным фортепьяно. Он внимательно передвигал крепкие пальцы по клавишам, воодушевленно откидывал голову назад. Желтая рубашка восхитительно подчеркивала его в некотором родевозвышенный нрав, чистоту и солнечность. Он улыбался и предавал себя мелодии целиком и полностью, так что казалось, что весь мир застыли лишь Адам играл. Мелодия вылетала из его движений великолепная, изысканная, была в ней какая-то такая страсть. Не пошлая, а, наоборот, самая детская из всех, существующих на планете.
— Молодцы, — сказал дирижёр. — Миша, немного больше энергии в начале. Адам, в принципе, без вопросов, но не уходи так сильно в себя. Ника, все хорошо. Стас, выучи наконец ноты! Всем спасибо за репетицию, увидимся в среду. Пока, ребята!
Адам кивнул, мысленно поблагодарил руководителя и слез со стула. Он потер руки и оглядел зал. А там, в глубине, куда даже не попадали огни ламп, сидела она — красивая, элегантная, прямо как эта мелодия. Алина заправляла светлые волосы за аккуратные ушки, а ее глаза словно были видны даже в темноте. Коровьев уж было направился к ней, но его остановил голос Вероники — она играла на скрипке.
— Ты молодец, Адам. Не понимаю, почему к тебе придираются.
— Мне кажется, Володя все объективно сказал. Я, когда играю, очень сильно погружаюсь в свой внутренний мир и теряю связь со зрителем. Вот ты действительно молодец! — с привычной вежливостью ответил ей юноша, кивнул и направился в глубину зала.
Он подошел к предпоследнему ряду, усмехнулся, потрепал волосы и сел к сложившей ноги в синих джинсах по-турецки Алине. Та улыбнулась, обняла его, будто не видела годами и тихо произнесла.
— Ты не устал? — из-за темноты не было видно румянца на ее щечках. — Вот вода, попей.