— Есенин, чего не спишь?

Ваня поднял хрустальные глаза и пожал плечами. Женя подмял руками подушку, вглядываясь в лицо друга.

— Ты плачешь?

— Нет, нет, что ты, брат. Жарко стало, я подошел к окну.

Чехов спустил ноги с кровати и сонно поплелся к Ване.

— Ты плачешь.

— Женя, нет. — истерически засмеялся Есенин, но смех перешел в резкий вопль, и Ваня уткнулся мокрым лицом в плечо Жени, абсолютно неестественно дрожа, стараясь не кричать и лишь сопя и плача.

Чехов взял товарища за спину, начал бегать глазами по комнате, словно ища поддержки. Он сам начал тяжело дышать, слыша, как друг шептал, что сейчас умрет, от каждой такой фразы сердце начинало носиться по грудной клетке и пытаться вырваться из организма словом «нет». Но Ваня все повторял, и ему действительно не хватало воздуха, тревога заткнула собой легкие, кислород растворился в их оболочке, и парень всеми силами старался выкашлять эту боль. В какой-то момент Есенин резко вскинул на Женю лицо, искривляемое порывами кашля, из горла раздался умоляющий свист, а Ваня начал стонать что-то невнятное через этот приступ. Перед глазами все плыло, выдохи расплывались ужасными раскатами тяжелого дыхания — Есенин задыхался и понимал, что его смерть стоит над ним. Чехов не думал ни о чем хорошем, его друг трясется и теряет остатки кислорода внутри себя, его кожа стремительно бледнеет, а хладнокровием Женя не обладал, так что спокойно проблему решить не мог.

— Сашу, позови Сашу… — в один момент вырвалось из горла Вани, тот грохнулся с подоконника, держась за горло, а Чехов быстро притащил Булгакова.

Секунды хватило Саше, чтоб все понять. Страх потерять любимого друга охватил с головы до ног, руки онемели, и к голове словно прилила кровь, но даже через дрожь юноша смог достать запрятанный вглубь полки ингалятор и сунуть его Ване. И пока Есенин аккуратно дышал воздухом из этого прибора, мокрый от ужаса Женя прошептал:

— Я не знал, что у Вани астма.

— У Вани нет астмы, он в школе еще подхватил болячку какую-то, доктора ничего не могли и не могут сказать. Рыдать ему нельзя. И бегать длинные дистанции. Ты, возможно, замечал, что он иногда кашляет и чихает, даже когда здоров. Я с ним еще с самого начала, с первого антибиотика. — он пожал плечами и улыбнулся, когда Есенин расслабился.

— Почему ты плакал, Вань, что случилось? — стремительно пробормотал Чехов, наклоняясь над бледной фигурой.

— Неважно. Сейчас все нормально. Я хочу спать. Спасибо, парни, без вас… Да что уж говорить. — усмехнулся Есенин, обнимая сначала Сашу, а потом Женю, и молча лег в кровать.

— Он никогда не говорит. Я уже пытался.

— То есть, ты хочешь сказать, что он часто так плачет? — прошептал Чехов.

Булгаков поднял брови и снисходительно усмехнулся, тем самым говоря: «чаще, чем ты можешь себе представить».

Уже утром, не дожидаясь прекращения дождя на улице, прячась под большим черным зонтиком в высоких черных крепко зашнурованных ботинках, на проспект вылетел Базаров. Шел он непривычно быстро и действительно торопился, такого энтузиазма к контактам с обществом у юноши друзья не замечали никогда. Никто не успел даже нормально попрощаться, Витя выпорхнул, как птенец из гнезда, и понесся по лужам. Около метро парень забежал в цветочный, дрожа и улыбаясь нервной, влюбленной улыбкой, стал тараторить, чтоб ему подготовили белые тюльпаны — светлые, как и девушка, которой Базаров собирался их дарить. Парень чуть ли не прыгал, спотыкался на эскалаторе, залетал в вагон через уже закрывающиеся двери — обычный влюбленный румяный дурак. Приехав в центр, Витя ударился о стеклянные двери кофейни и, размахивая полами черного плаща, занесся туда. С прилавка раздался тихий смешок. Алина с завязанными в пучок светлыми волосами улыбалась.

— Привет, ты осторожнее будь. — рассмеялась красавица.

— Я просто торопился… Это тебе. — нервно трясясь, протянул букет парень.