– Тем хуже для меня, – сказал Кэйлрин. – Никто не знает о бригадирах, кроме Кирстона и нескольких дровосеков, но это ненадолго. Когда об этом узнают, люди поймут, что той ночью, прежде чем мы взяли под свой контроль склад древесины, шестеро мужчин умерли в бою. Никто не поверит мне, если я скажу им, что это были действия одного из моих людей, который действовал без моего ведома. Один человек не может победить шестерых, особенно шестерых обученных бойцов. Вместо твоих действий, как это было на самом деле, люди скажут, что я разработал и претворил в жизнь жестокий план с участием половины моей гильдии. О, историю раздуют, не сомневайся. И когда это произойдет, доверие ко мне исчезнет, и все мои враги выдвинут против меня обвинения, которым поверят. Я буду разорен.

– Что ты хочешь, чтобы я сделал? – спросил Энтрери.

– Не убивай больше никого! – твердо сказал Кэйлрин. – Ты слишком жесток. В этом городе дела ведутся другими способами. Нам осталось надеяться только на то, что Боррел и Торрин, братья, которых ты избил, расскажут историю так, как это было на самом деле. Они известны своими разговорами в барах, хотя им редко верят.

Кэйлрин поднял один из алмазов с кровати и посмотрел на него вблизи.

– Мне нужно, чтобы ты сидел тихо и держался в тени. До того как все закончится. Я найду выход.

– Если стражники придут к тебе, ты отдашь меня им?

Кэйлрин смотрел на Энтрери, зная, что был только один правильный ответ. Он мудро промолчал.

– Если ты это сделаешь, – сказал Энтрери спокойно, – ты поплатишься за это собственной жизнью.

Это была угроза, на которую Кэйлрин действительно должен был ответить. Никому не было дозволено разговаривать так с главой гильдии. Но Кэйлрин не ответил, поскольку он знал, что в действительности это была не угроза. Это был факт. 

Этой ночью Энтрери сидел в таверне, натянув на голову капюшон своего плаща. Эта таверна не принадлежала ни Кэйлрину, ни Кирстону, но Энтрери не хотел, чтобы кто-нибудь рассмотрел его лицо. Он сидел за столом в углу таверны, пристально наблюдая за баром. Мужчина, сидевший там, интенсивно напивался. Человек был молодой, но крупный. Он носил хорошую одежду, а его лицо было покрыто ушибами. Его звали Боррел Кирстон.

Энтрери проследовал за ним сюда, желая выяснить, как много этот человек говорит о том, что произошло. Энтрери был слишком отдален в переполненной, шумной таверне, чтобы расслышать, что говорил мужчина, но он мог читать по губам и жестам тела достаточно хорошо, чтобы понимать, что происходило. Трактирщик хотел видеть деньги прежде, чем дать Боррелу следующий напиток.

– Уверен, что у вас их достаточно, – сказал трактирщик, – и все же, если вы хотите продолжить, то сначала я хотел бы видеть какую-нибудь плату.

Боррел был пьян. Он поднял руку, чтобы остановить трактирщика, хотя тот уже закончил свою речь.

– Ни слова больше, ни слова больше, добрый человек. Я все понимаю.

Одной рукой он дотянулся до кармана. Его лицо сменило несколько выражений, пока его неуклюжие пальцы исследовали каждый уголок очевидно глубокого кармана. Внезапно глаза Боррела зажглись, так как его пальцы нащупали кое-что интересное. Он вынул предмет из кармана и протянул его трактирщику.

– Это сойдет?

Энтрери, бросив один взгляд на предмет, резко встал из-за стола.

Рот трактирщика широко открылся при виде черного сапфира. Глаза опытного человека сами устремились к искрившемуся драгоценному камню. Этого хватило бы, чтобы платить за выпивку целый год, хотя, учитывая скорость, с которой Боррел употреблял алкоголь, возможно, только месяц.

Прежде чем Энтрери смог добраться до глупого мальчишки Кирстона, кто-то другой опередил его в этом. Сильная рука сжала запястье Боррела.

– Это очень интересный камень, парень. Потрудись рассказать мне, где ты его взял?