– Да, конечно. Иди играй, а я их приготовлю.

Мальчик безмятежно заковылял к игрушкам, а Женевьева прошла на кухню, достала пакет с наггетсами и разогрела духовку. Все это она проделывала тысячу раз, но сейчас это милое домашнее занятие показалось ей каким‑то неестественным.

Она поставила сковородку в духовку – и тут раздался стук в дверь. Закрыв глаза, Женевьева сделала глубокий вдох. Ей не хотелось разговаривать ни с кем, даже с друзьями. Она уже отпустила Николь, сказав, что будет весь день дома. Может, не открывать? Конечно, это невежливо, но ведь и вправду нет сил на разговоры. Если кто‑то скажет хоть одно участливое слово, она не выдержит и расплачется – сейчас ей удается держать себя в руках исключительно ради Ноа.

Однако незваный гость не желал уходить, и дверь вскоре затряслась под настойчивыми ударами. Женевьева решила, что проще открыть и вежливо намекнуть пришедшему, чтобы убирался восвояси. Однако вся ее решимость улетучилась, стоило ей увидеть, кто на пороге.

– Мы можем войти? – спросил Стоун Андерсон, не ожидая, однако, ее разрешения и проходя в дом.

Следующий за ним мужчина молча проследовал за ним и бесшумно прикрыл дверь. Женевьева сразу догадалась, что это, должно быть, третий из друзей‑партнеров – Грэй Локвуд.

– Располагайтесь, – произнесла она, делая приглашающий жест рукой, и в ее словах отчетливо прозвучал сарказм.

Стоун внимательно посмотрел на нее и едва заметно улыбнулся:

– Смотрите‑ка, у тихой и послушной девочки есть зубки.

– Не знаю, зачем вы здесь и чего хотите, но я сейчас не в настроении принимать гостей.

– Вы захотите это увидеть, я уверен, – неожиданно заговорил Грэй.

Голос его был низким и певучим. Неожиданно Женевьеве представились задымленные комнаты с парчовыми обоями и причудливыми канделябрами, подпольный бар времен двадцатых годов с гангстерами, красотками и виски. Мужчина перед ней являл контраст Финну и его нагловатой манере держаться, потому что казался более утонченным. Не был он похож и на Стоуна, привыкшего все и везде держать под контролем.

Глядя на этих таких разных мужчин, Женевьева вдруг подумала: как вообще они нашли друг друга, все трое, да еще и в тюрьме – каждый из них был по‑своему необычен и удивителен. Вместе они, несомненно, являли собой силу, с которой невозможно было не считаться.

– Что я захочу увидеть? – спросила Женевьева у Грэя.

Пройдя в кухню, тот поставил на стол ноутбук и, открыв его, пробежался пальцами по клавиатуре, запуская видео. Он сделал жест Женевьеве подойти ближе. Она, хмурясь, приблизилась. Не сразу ей стало ясно, что именно происходит на видео, хотя оно было отменного качества, потому что, бесспорно, Стоун и Грэй имели прекрасную аппаратуру. Однако видео снималось в темноте, и это затрудняло идентификацию. Как бы то ни было, Женевьева узнала деда и Ника, которые стояли, склонив голову, и о чем‑то беседовали. Даже не слыша слов, она поняла, что Лэкленд взбешен – слишком хорошо она знала это выражение его лица. Ник тоже не выглядел довольным, но внимательно слушал старика – казалось, тому удалось его убедить. И все же было сложно понять, что именно хотели показать ей Грэй и Стоун. Повернувшись, Женевьева спросила:

– Что это? Когда это было снято? И о чем они говорят?

Однако прежде, чем ей ответили, в кухню вбежал вприпрыжку Ноа, с любопытством поглядев на гостей, он прямиком направился к матери.

– Динозаввы?

– Да, малыш, – откликнулась Женевьева. – Сейчас я их вытащу.

Однако Стоун опередил ее. Положив руку ей на плечо, он произнес: