— Ну-ка, разуйся. Чувствуешь что-нибудь? — спросил он, ущипнув Кирилла за икру.

— Нет, — сказал Кирилл.

— А так?

— Тоже нет.

— Пошевели пальцами.

Кирилл пошевелил.

— Ну как?

— Как деревянные.

Женька чертыхнулся.

— Дело дрянь! Так ты можешь запросто лишиться конечности. Нужно драпать отсюда, пока не поздно.

— Ты в уме?! — сказал Кирилл. — Ты слышишь, что там творится? Я намотаю на ногу ватник..

— Не в этом дело. Наматывай не наматывай — бесполезно. У тебя нарушена циркуляция крови. Где-то лопнул махонький сосудик или два и — пожалуйста! Надо идти. Двигаться, понимаешь?

Кирилл безнадежно махнул рукой.

— Мы не дойдем, Женька. По такой пурге?! Через час от нас останутся рожки да ножки.

— Это единственный шанс. Больше часа ты так и так не продержишься. А потом? Ты думаешь, эта карусель так вот и кончится?

Кирилл молчал. Женька был прав. Но Кирилл даже не представлял, как можно с его ногой пройти эти проклятые десять километров, — где на каждом шагу под снегом понатыканы кочки и ямы. И ветер словно сорвался с цепи. Рано или поздно нога откажет. И тогда их уже ничто не спасет. На открытом месте не помогут ни унты, ни малицы. Он подведет Женьку под монастырь… Но тогда что же? Лежать и, как прокаженному, ждать, когда начнут отваливаться руки и ноги?..

— Думай не думай, — голос Женьки прозвучал глухо; Кирилл не видел Женькиного лица, но знал, что тот сейчас смотрит на него, — вылезать все равно надо…

Да, надо! Он всегда скептически относился к этому слову. Ему казалось, что необходимость выбора в девяноста девяти случаях зависит прежде всего от логических просчетов самих людей. Обстоятельствам отводился всего один процент. Что и говорить, маловато. Он брал цифры с потолка.

— Давай покурим на дорогу, Женька.

— Давай. И перестань думать о своей ноге. Мы дойдем, вот увидишь!