— Ты шефу перед отъездом, не звонил? — спросил Кирилл. У него сильно болела нога. Вгорячах он не чувствовал особой боли, а сейчас она растекалась по ноге, как огонь по дереву.

— Звонил, — сказал Женька. — Сказал, что выезжаем. Шеф теперь весь телефон оборвет.

Они поели тушенки и выпили по большому глотку горячего морса. Прикуривая, Кирилл посмотрел на часы.

— Без семи два, — сказал он.

Женька ответил из темноты:

— Минутами можно пренебречь. Начнем отсчет с четырнадцати ноль-ноль, как говорят люди с врожденной внутренней дисциплиной. Тебе не холодно?

— Нет. Ты посвети, я посмотрю, что у меня с ногой.

Кирилл стянул унту и задрал брючину. Женька стал чиркать спички. Они горели всего две-три секунды и светили только под носом. Женька достал из кармана какую-то бумагу, свернул ее трубочкой и поджег. Бумага горела ярче и дольше, и они провели консилиум. Нога была как нога, только колено сильно распухло, и когда Кирилл попробовал согнуть ногу, в колене что-то явственно заскрипело, как в новеньком, еще не притершемся протезе. Они решили, что, наверное, повреждена чашечка.

— Тебе бы компресс сейчас, — сказал Женька.

— Ага, — сказал Кирилл. — И массажиста. Бальзака бы нашего.

Женька вдруг заржал:

— Постой, постой! Это ты про шефа?

— А про кого же еще? Чего это ты так развеселился?

— Гениально! А я второй год, как идиот, думаю, на кого же похож шеф? А ведь даже Кучуму ясно, на кого.

Коренник Кучум был самой сильной и, по мнению Женьки, самой бестолковой собакой в упряжке, и, сравнивая себя с ней, Женька уничижал себя до последней степени.

Он опять засмеялся и придвинулся к Кириллу вплотную.

— У меня колоссальный план! Кончится эта кутерьма, мы устроим сногсшибательную мистификацию! В духе Эдгара Аллана По. Боюсь только, как бы шефа не хватил кондратий. А впрочем, выдержит, он со своим здоровьем еще сто лет проживет…