Сегодняшний выпуск «Искателя» — юбилейный, приложение к журналу «Вокруг света», адресованное всем, кто любит фантастику и приключения, романтику и мечту, кто ценит мужество и отвагу, стремительный полет мысли, вступает во второе десятилетие своего существования.

Шестьдесят выпусков «Искателя» познакомили вас с рассказами и повестями многих советских и зарубежных писателей-фантастов. Это и фантастика, наполненная верой в торжество светлого коммунистического завтра, в могущество человеческого разума, — таковы произведения советских фантастов и фантастов стран социализма; и фантастика честных писателей Запада, разоблачающая уродливую буржуазную действительность, показывающая, чем чреваты для человечества безудержная гонка вооружений, бездушное политиканство. Многие страницы «Искателя» были отданы остросюжетным приключенческим повестям, рассказам о том, как раскрывается характер человека в необычайной обстановке и в необычайных условиях, документальным очеркам о героических делах советского человека в годы войны и мира. Под рубрикой «Листая старые страницы» были опубликованы десятки произведений, интересных сегодня тем, что они демонстрируют, как жизнь обгоняет иной раз и самые смелые мечты писателей прошлого.

«Искатель» продолжит свои традиции и в будущем. В портфеле редакции — новые произведения фантастического и приключенческого жанров. Авторы их — видные мастера и начинающие писатели, имена которых сегодня еще неизвестны.

Днем опять начала портиться погода. Усилился ветер. Он гнал с моря низкие тяжеловесные тучи. Пролив потемнел и покрылся «беляками».

На улице валялись в снегу собаки. Они смешно поджимали лапы, переворачивались с боку на бок, опрокидывались на спину, совали в снег морды, фыркали и повизгивали. Потом вскакивали, отряхивались и спешили куда-то по своим собачьим делам.

— К пурге это они. Опять самолета не будет, — сказал Побережный, подходя к окну.

Он взад-вперед ходил по комнате, заглядывал в печку, подгребал ногой сыпавшийся на пол шлак, соскабливал ногтем лед со стекол. Побережный томился. В меховой душегрейке, которую Женька называл не иначе как «душегубкой», в синих габардиновых галифе и в валяных опорках на босу ногу он был похож на галицийского крестьянина времен турецких завоеваний, и Кирилл, время от времени посматривавший на начальника, незаметно прыскал в кулак. Его смешили галифе. Их подарил Побережному Женька. Он выменял галифе у демобилизованного солдата в Северо-Курильске и преподнес Побережному в день рождения.

Нельзя сказать, чтобы подарок очень обрадовал Побережного. Как бывший моряк, он в душе презирал все, что так или иначе не относилось к флоту, и Женька не мог не знать об этом. Но Женька любил шутить, а потому не побоялся впасть в опалу. Кирилл ожидал грома и молний и отговаривал Женьку от рискованной затеи, но вопреки его ожиданиям ничего страшного не произошло. Побережного так пленила великолепная фактура материала, что он простил Женьку. Правда, он никогда не показывался в галифе на улице, а предпочитал щеголять в них только дома.

— Не будет, говорю, самолета, — повторил Побережный и посмотрел на Кирилла.

Кирилл лежал на койке и читал. За отсутствием какой бы то ни было жилплощади он поселился у Побережного, хотя предпочел бы жить с Женькой или, на худой конец, один. Но выбора не было, и Кирилл был доволен уже и тем, что в общежитии Побережный оказался человеком покладистым.

В данный момент Побережному требовалось сочувствие, но Кирилл ничем не мог помочь начальнику — самолеты не прилетали почти месяц. Во всем был виноват циклон с экзотическим названием «Игуана», точно джинн из бутылки явившийся из тьмы Тихого океана. Это он притащил с собой ветер и тучи, из которых как из мешка сыпались снежные заряды, переходящие в беснующуюся сутками пургу. Аэродромы были закрыты.

— Такова спортивная жизнь, шеф, — сказал Кирилл. Он перенял Женькину привычку и называл теперь Побережного только так.

— Тебе хорошо говорить! — закипятился Побережный. — Лежишь себе! А с этим что будем делать? — Он смешно пробежался по комнате, открыл чулан и пнул ногой приготовленные к отправке мешки с почтой. — Солить, что ли?!