Пересветов подчеркнул это имя.
Кто она такая? Неизвестно. Сказано лишь: «Арестована на границе — везла оружие, но, к какой партии принадлежит, установить не удалось».
Пристав от досады бросил карандаш и встал.
Злоба к тем сидящим наверху, тупоголовым, но ловким в получении чинов, переполняла его. Большевики вновь перестраивают и укрепляют свои ряды, а эти — пристав с отвращением взглянул — на бумаги — даже судебного дела как следует составить не могут.
Лишь одна — Наташа Климова была более или менее понятна приставу как личность. Приговоренная к повешению за участие в организации покушения на Столыпина, она в часы перед ожиданием казни написала письмо и каким-то образом переправила его на волю. Писатель Леонид Андреев был потрясен этим удивительным человеческим документом и, как считают, впоследствии в «Рассказе о семи повешенных» использовал его для создания образа Муси.
Пересветов читал рассказ.
И сейчас, вспомнив о нем, поморщился: «О них рассказы пишут, а на нашу голову — насмешки, презрительные прозвища, ирония и брезгливость». Уже три года Пересветов ведет свой дневник, куда вкладывает немало своей души. И ведь ни один издатель не рискнет напечатать. Где там! «Записки пристава»- это же, видите ли, позорно.
Чтобы не растравлять себя злобой, Пересветов решил бросить на сегодня все дела и пойти на матч французской борьбы…
А в этот же вечер, такой тихий, с грустным красочным закатом, на Синичкином пруду в лодке каталась молодая пара.
Зураб греб сильно, ловко выхватывая весла из воды.
— Ой, как вы хорошо гребете, — смеясь, говорила Шура. — Вы спортсмен? — Я, дорогая, родился у моря. Запомни…
Зураб так озорно подмигнул, что Шура снова засмеялась.
На середине пруда он бросил весла и, откинувшись всем корпусом назад, тихонько запел.
Шура не понимала слов грузинской песни, но грусть, так ярко выраженная в напеве, была близка и понятна.
Внезапно оборвав песню, Зураб сказал:
— Итак, начнем по порядку. Кто эта Вильгельмина?
— Она везла оружие питерскому Боевому комитету. Потому и не сказала, к какой партии принадлежит.
— Понимаю, — кивнул головой Зураб. — Эта наша. А что за человек?
— Странная. Любит шутить, дурачиться. Иногда грустит.
Зураб улыбнулся.