– Тебя отдачей унесёт.

Учитывая, что все мы жили впроголодь, для своих десяти лет, Марко был слишком мелким, метра полтора ростом, может. Даже мне, старику, брать питательные вещества для поддержания тонуса было неоткуда. А уж растущему организму…

Точно также, как Филимон обрёк меня на мучительное существование, спасши жизнь, родители Этны и Марко, в некоторой степени, обошлись с ними жестоко. «Они даже света О не видели в своей жизни, и не увидят… Их кожа бледна с рождения. Боюсь, они ослепнут, если рассвет вдруг снова воцарится над Землёй».

– Ну и пусть унесёт, зато ты проснёшься от выстрела! – ответил Марко. – А до этого – можешь спокойно поспать.

– Хм, ну… Уговорили.

Отдав швейный набор Этне, я развали в кресле, держа руку на кобуре. Прикрыв лицо шляпой, сам не заметил, как начал проваливаться в сон.

***

Мне было шестнадцать, когда Ольгерду стукнуло восемь. Мне оставалось учиться всего ничего, тогда, как брат только перешёл во второй класс. Я пахал на двух работах, чтобы нам обоим хватало на покрытие школы. А ведь ещё нужно было жить на что-то.

В последние года два, отец завязал пить. Вынужден был завязать, ибо желание никуда не делось. Мне не составило труда определить причину, ведь я учился на доктора.

В суставах Иоганна скопилось слишком много солей от постоянных попоек и питания теми объедками, что мне удавалось раздобыть на ужин. В конце концов, он потерял возможность ходить, и судя по всему, рано или поздно перестал бы шевелить руками.

Костяшки его пальцев округлились, он не мог даже до конца сжать их в кулак. Пришлось подкладывать под отца пелёнки, чтобы не разводить срач, пока меня не было дома.

Честно говоря, я хоть и ненавидел отца за своё детство, но какая-то привязанность, глубоко в душе, осталась. Он выглядел жалко и стал натуральной обузой. Я знал, что если не приготовлю с утра хоть что-нибудь, то Иоганн и Ольгерд помрут с голоду.

Брат… Его недоношенность сказалась на его здоровье. Мы заметили это уже после того, как матушки не стало. Он встал на ноги только к четырём годам. Но передвигаться без помощи костылей, так и не научился.

Ольгерд страдал от нарушения нервной системы, которая сказывалась на моторике. Да, он мог ходить и даже подтирать себе задницу, но взять нож в руки и начистить картошки, было для него непосильным трудом.

«Господь, за что всё это свалилось на меня…» – ложась спать, каждый раз думал я.

К своим шестнадцати годам, я был вынужден кормить двоих инвалидов, один из которых только начал постигать жизнь. Иной раз, греховные мысли посещали мою голову: «Спокойней, Эдгар, отцу недолго осталось, скоро, тебе не придётся его кормить».

И в один день его не стало… Проклятый день.

Потому что к нам пришёл пристав и сообщил, что квартира, выделенная Иоганну, принадлежала государству. А поскольку ни я, ни Ольгерд, не были ветеранами войны 1639-го года, то и проживать в ней нам не положено.