С чувством выполненного дочернего долга и удовлетворения, что есть еще хоть такой способ общения с матерью, Маша поехала в Москву.
«Второй рабочий день будет более организованным, — решила она, — но начать я его должна с не очень приятного момента, то есть с медосмотра».
Пока Маша могла сосчитать свои рабочие дни по пальцам, пока она не ощущала никаких перемен в себе, не чувствовала усталости, пока у нее была еще новая одежда, каждый день был хороший обед, она решила копить деньги, которые вскоре понадобятся ребенку. Это стало ее ближайшей целью. Ее никто и никогда не обвинял в меркантильности, но у нее теперь была другая жизнь, и она предъявляла к ней другие требования. Маша перестала просто жить, она, приспосабливаясь, стала выживать во имя будущей жизни, которая начинала жить у нее под сердцем.
Глава 7
Москва за время его отсутствия не изменилась. Все тот же темп, напор, та же суета, то же многолюдье. Изменился сам Максим. Он на все теперь смотрел другими глазами, под другим углом зрения. Он понимал, что эта двухнедельная поездка в неизвестный ему ранее край не могла в корне изменить его мировоззрения, но то, что произошло за эти две недели, не прошло для него даром. Он столько перечувствовал, столько увидел, столько узнал, столько приобрел, что и на самом деле чувствовал себя значительно богаче. И это «богатство» заставляло его теперь на старые вещи смотреть по-новому.
«Прав Вселдыч, я не знаю жизни, я не знаю трудностей», — думал Макс.
А вспоминая глаза той девчонки, он думал, что не знает и любви.
Встреча с отдохнувшими и загоревшими родителями, которые примчались сразу после звонка Максима, была радостной и трогательной. Они с восторгом пересыпали в руках орехи, рассматривали шишки, нюхали рыбу и не верили, что все это — плоды его трудов.
Наталья Борисовна немедленно собралась в магазин.
— У тебя же для такой чудесной ветки нет даже подходящей вазы! — возмутилась она, хотя все вазы, что были в квартире Максима, покупала она сама.
Анатолий Семенович, узнав, что «под такую чудную рыбку» у Максима нет даже пива, тоже повозмущался и тоже отправился в магазин. Максим соскучился по родителям, ему была приятна их суета.
Потом Наталья Борисовна, вернувшаяся из магазина с вазой, искала для нее место, потом устраивала там вазу, а в ней — ветку. Отец накрывал на стол.
— Ну рассказывай! — приказал Максиму отец, когда все уселись и немного успокоились.
— Не спеша и по порядку, — подкорректировала его Наталья Борисовна.
Хочешь не хочешь, а пришлось рассказывать Максиму о своей одиссее довольно подробно.
— От сибирской Швейцарии я в восторге, — заметил он в конце своего рассказа. — Конечно, до цивилизованной Швейцарии Горной Шории еще очень и очень далеко. Но меня поразила именно эта первозданная красота, даже какая-то дикость, необыкновенная яркость, самобытность. Именно это создает тот особый колорит и своеобразие, чего нет в Давосе или французском Куршавеле, где слишком все культурно и цивилизованно.
— Назад, к первобытным пращурам? — иронично улыбнулся Анатолий Семенович.
— Нет, конечно, но такие места ведь особенно красивы. Моя бы воля, я бы развивал там экологический туризм.
— Вот этого я как раз и не понимаю! Зачем тебе нужны были эти трудности?! — удивленно воскликнула Наталья Борисовна.
— Что значит, «зачем»? — ответил за Максима отец. — Это своего рода экстрим. Вселдыч сказал, что Макс прошел его с честью.