В этот раз дорога до Москвы показалась Маше очень длинной, почти бесконечной. С попутчиками она познакомилась, но общение с ними сводила к минимуму, хотя это были такие же студенты, как и она, ехавшие в Москву к началу занятий. Маша всю дорогу пролежала на своей верхней полке. Днем она читала, а ночью смотрела в темноту, считала световые блики, появляющиеся и накатывающие волнами у незнакомых станций. Еще никогда ей не было так грустно уезжать из дома. Еще никогда у нее так не ныла тоской душа.

«Конечно, всему виной ссора с мамой», — так объясняла она свое уныние.

Объясняла, но понимала, что есть у ее печали и другая причина.

«Не окажись рядом того москвича, может, все было бы по-другому. Ну проводил бы меня Красавчик до дома, ну разрешила бы я себя поцеловать, — размышляла Маша, уставившись в потолок купе. — Фу, терпеть не могу его мокрых губ! Но на этом бы все и закончилось».

Теперь она знала, что есть губы, которые сводят с ума. Есть руки, которые дарят невообразимую нежность. Есть на свете мужчина, который может повести не только в танце, но и в жизни.

«Забудь! Где он, тот мужчина? Забудь!» — приказывала она себе.

Любая дорога, сколько бы она ни длилась, когда-нибудь да заканчивается. Это закономерно, если это не дорога по замкнутому кругу или лабиринту. Железнодорожную ветку к таковым причислить нельзя, даже если едешь по ней уже больше трех суток, поэтому объявление проводника тоже было вполне закономерным.

— Подъезжаем к конечной станции! — кричал он на весь вагон.

Маше не понравилось слово «конечная». Были в нем какая-то безысходность, тупиковость. Ей сразу явно представился тупик, который часто показывают в американских боевиках, — высокая, толстостенная, непреодолимая преграда на пути. Ей совсем не хотелось, чтобы Москва была ее конечной станцией.

«Пусть она будет транзитной станцией, а я — транзитным пассажиром, у которого впереди еще много станций и пересадок. Такие перспективы меня устраивают больше», — думала она, собирая постельное белье.

Подъезжая к Москве, Маша не испытывала особой радости. Выросшая в маленьком горном поселке, она не любила больших городов. Москва представлялась ей чудовищным сказочным существом, которое своей волшебной силой притягивает к себе людей.

«Чудо-юдо московское! Пощади меня! Не раздави в своих челюстях-жерновах. Не дай пропасть в море людей и событий. Еду я к тебе по глупости своей, но с добром. Я ничего не могу тебе дать, но и тебе не сделаю ничего плохого. Раздвинь, пожалуйста, свои резиновые бока на метр-два, мне ведь не надо много места. Я тебя не разорю, не стесню, я ведь к тебе временно. Все в нашей земной жизни временно, даже сама жизнь», — думала Маша свою горькую думу, высматривая в окно приближающуюся столицу.

Конечным пунктом ее маршрута была не Москва, она ехала в Химки.

«Понятно, что Химки не Москва, далеко не Москва, совсем не Москва, но для меня это почти одно и то же. И в Москве, и в Химках я никто. Я одна, никто меня здесь не ждет, никому я здесь не нужна. А одиночество в маленьком городе и одиночество в мегаполисе ничем не отличаются».

Впервые за свои восемнадцать лет Маше стало страшно. Как не потеряться в этом огромном равнодушном мире? Как выстоять и не сломаться? Почти четверо суток прошло с тех пор, как она уехала из дома. За это время она ни разу ни с кем не заговорила и, подъезжая к Москве, пришла к выводу: «Похоже, что я теперь единственный у себя собеседник».

И это тоже пугало Машу. Пугало то, что надо привыкать к одиночеству. Понятно, что рядом всегда будут люди, но Маша сомневалась, будет ли она хоть кому-нибудь из них нужна.

В комнате общежития, где ей предстояло прожить все долгие годы учебы, ее встретили две соседки. Девчонки радостно щебетали, обустраиваясь на новом месте. Лиза Котова приехала из Рязани, а Тамара Тишкина — из Брянска. Девчонки совсем не переживали по поводу своего одиночества и потерянности.

«Возможно, они не с таким апломбом, как я, уехали из дома. Хотя чего это я разнылась? Все не так уж и страшно. У меня уже есть две подруги, и жизнь в принципе налаживается. Обычная студенческая жизнь», — утешала себя Маша, настраиваясь на более веселую волну.

Соседки ее были симпатичными девчонками: обе — блондинки с голубыми глазами, обе — самоуверенные и веселые. Они были даже похожи. Лиза была чуть рыжевата, но веснушки не портили ее милого лица.

«Будем жить!» — решила Маша и первым делом позвонила матери.