Госпиталь, в котором я лежал, принадлежал Мормону, и здесь проходили курс лечения получившие ранение бойцы. Персонал, за исключением администрации, не знал, что мы — наемники и воюем, выполняя заказы разных сторон, либо простую прихоть нашего «главнокомандующего» по уничтожению тех, кого он посчитал опасными, либо имеющих тенденцию стать опасными в будущем. София как-то спрашивала о моей работе, но я не мог рассказать о ее специфике, поэтому пришлось соврать, сказав, что я служу в миротворческих силах и во время одной из командировок получил травму, упав с высоты. В свое оправдание могу сказать только одно: правда, хоть и не вся, была сказана. То падение до сих пор мне снится, а за секунду до удара я просыпаюсь в поту.

— Понятно. Я хочу, чтобы ты составил мне вечером компанию.

— Во сколько встречаемся? — спрашиваю ее, ссыпая на подоконник хлебные крошки, которые я собирал в баночку из-под колы после еды.

— В семь вечера, — ответила София. — Тебя устраивает?

— Хорошо. В семь вечера.

— Тогда до встречи, — она, видимо, оторвала телефон от уха и хотела нажать сброс вызова.

— Постой! — крикнул я.

— Что?

— А где?

— Возле Колизея. Пока. — В динамике раздался короткий треск и связь прервалась. Я пожал плечами и сунул телефон в карман. Так, а где моя выходная одежда? Ведь в форме она меня уже видела… Мои глаза забегали по комнате в поисках, но ничего не нашли. А, блин! Она же у гардеробщицы, озарило меня. Накинув халат, покидаю комнату и иду по коридору на лестничную клетку. Спускаясь вниз, встречаю нескольких знакомых, с которыми довелось в одной команде провести две недели в латиноамериканской сельве, выискивая одного ушлого наркобарона. Попотеть тогда пришлось изрядно: этот самый барон оказался крепкой шишкой с неплохо обученными охранниками.

Фойе с гардеробом и регистратурой от лестничной клетки отделяла стеклянная дверь. Толкаю ее и выхожу прямо к гардеробу.

— Явился, — улыбнулась мне гардеробщица. На вид ей было лет под пятьдесят, в уголках глаз собиралась сеточка маленьких морщинок, а у висков, если внимательно присмотреться, видна седина. Хобот был любитель женщин бальзаковского возраста, но даже тут не переставал удивляться тому факту, что она сохранила былую красоту на достаточном уровне. Мне хорошо помнились его слова, которые он говорил: «Стройность тела присутствует, минимум морщин, кожа ухожена…»

— Да, моя госпожа, — я поклонился ей.

— За одеждой? — она прищурилась.

— Да, — улыбаюсь я.

— Ой ли? — ее брови сложились домиком.

— Конечно, — я подошел к столу и дал ей номерок.

— Подожди немного, — сказала она и пошла к шкафчику. А сзади она точно ничего, отметил я про себя. Твою мать, о чем ты, Лис, думаешь, одернула меня проснувшаяся совесть. Помотав головой, прогоняя наваждение, я принял костюм и прошел в раздевалку. Этот костюм был куплен мной в Швейцарии три года назад, когда по воле случая меня занесло туда. Однобортный пиджак, фиолетовая рубашка, брюки и туфли с тупыми носами, такое мне нравилось с детства, но судьба сложилась немного по-иному. Одевшись, я отдал госпитальную пижаму гардеробщице и вышел на улицу.

До встречи остались еще около пяти часов, и я решил потратить их на вольную прогулку по древнему городу. Надо сказать, что Рим был пронизан дорогами вдоль и поперек, словно тело человека кровеносными сосудами, и затеряться в его просторах было проще простого. Неспешно бродя по многолюдным улицам, я удивлялся тому, что он сочетал в себе дух древнего мира и современного. Такое наслаивание двух эпох друг на друга оставляло в душе неизгладимые впечатления, погружавшие в глубокие раздумья об удивительном сочетании и гармонии старого и нового.

К тому моменту, когда настало время выдвигаться к Колизею на встречу с Софией, я нахватался впечатлений и порядком устал. Чего стоит… э-э-э… ну, хотя бы знаменитейшая площадь «Уста истины» за мостом Палатин, показанная в любимом фильме моей бабушки, «Римские каникулы». Она — площадь — получила свое название в честь мраморной маски тритона, которая мирно хранилась в портике церквушки Санта-Марии и чего-то там (полное название, увы, не помню). Бытует легенда, что эта маска служит чем-то вроде детектора лжи: если сунуть в пасть тритона руку и сказать ложь, божество откусит ее. Улыбаясь в тридцать два зуба, я поместил кисть в пасть и озвучил свое желание. Надо же, а рука-то целой оказалась. Добрый знак. Значит, все у меня получится…