— Полковник, я вас умоляю, — и страдальческий взгляд в глаза Артемьеву. — Мне эта пустыня уже в страшных снах является.

Интересно, а моему деду эта пустыня снилась? Как-никак провел в ее песках два года, сражаясь с британцами. В рядах «африканцев» он находился вплоть до последнего вздоха этого войскового соединения. Был награжден множеством наград, но самыми дорогими его сердцу были манжетная лента «Африка» и медаль «За африканскую кампанию». Стоило ему их взять в руки, как он сразу же преображался: плечи распрямлялись и становились шире, в глазах появлялся озорной блеск, а губы растягивались в полуулыбке. Дед и так для своих лет моложаво выглядел, но тут становился на одну ступеньку с внуком, то бишь со мной. Можно сказать, старик жил этими воспоминаниями. Тот кровавый водоворот, развернувшийся в начале 40-х годов на просторах Северной Африки, утянул в себя его душу и не отпускал на протяжении этих долгих лет.

Вот сейчас и я уже буду который раз топтать этот осточертевший песок, вычурно поминая мать-природу, создавшую зыбкую почву и климат этого континента, по крайней мере, его части. Если мой дед-фронтовик считал пустыню самым замечательным местом на Земле, то лично я считал ее могилой времени. Оно здесь не чувствуется, теряется где-то в песках, скрывается в их глубинах. Ты можешь идти час, два или три, и даже не заметишь этого, так как будешь полностью погружен в свои мысли, спасаясь, таким образом, от лысого пейзажа. Главное, когда тебя все-таки сюда заносит, стараться не нарушить неписаные законы. Пустыня не любит тех, кто нарушает ее правила. Стоит преступить невидимую границу дозволенного, как человек будет поглощен и отправлен в самую бездну.

А командир хитер, однако. Ведь знает все это, знает, но в который раз поручает задание кому? Правильно, Эрвину. Ты, мол, на хорошем счету, ни одного прокола, вот тебе-то и карты в руки. Собирайся и выполняй поставленную задачу.

Из послеобеденной дремы меня вывел телефонный звонок. Оторвав голову от подушки, я протер глаза и посмотрел на дисплей мобильника. Высветившиеся имя и фотография заставили мои губы растянуться в улыбке от предвкушения приятной беседы.

— Алло.

— Здравствуй, Эрвин, — тихо поздоровалась София.

Громкость в моем телефоне стояла высокая, и в связи с этим возникло такое чувство, будто она сидит рядом со мной и шепчет в ухо. От этого по спине прошлись приятные мурашки.

— Привет, — говорю ей. Не знаю как объяснить, но за эти две недели, пока мы общались и гуляли, я к ней привык и привязался всем сердцем. Когда я видел ее, чувствовал тонкий аромат ее духов, ощущал прикосновения нежных и немного прохладных рук, у меня в душе гасло холодное всепожирающее пламя одиночества, мир приобретал краски, а сама жизнь начинала казаться весьма недурной штукой, а не той кучей дерьма, каковой она была на самом деле.

— Что делаешь? — поинтересовалась девушка.

— Спал, — я потянулся изо всех сил.

— Да? — она томно растянула слово.

— Да.

— Ты бы знал как я люблю это слово, — засмеялась она.

— Уже знаю, — ухмыляюсь. — Мне оно тоже нравится.

— Да что ты? — деланно удивилась София.

— Конечно, малышка, — отвечаю ей в тон. Ее ответом был звонкий смех.

Я выскользнул из-под тонкого одеяла и опустил ноги на пол, нащупывая тапочки. Наконец они были найдены и ступни ног приятно утонули в облегающем ворсистом замше. Не снимая тапочки, натягиваю широкие штаны и подхожу к распахнутому настежь окну.

— Слушай, — перестала смеяться София, — а что ты делаешь вечером?

— Ничего. У меня еще один день вместе с сегодняшним законного отпуска, а потом выхожу на работу.