Рыцари поклонились толпе, повернулись друг к другу и пригнулись, прижимаясь к гривам своих четвероногих товарищей.

– Начинайте! – повелел герцог, и сразу же прозвенел гонг.

Двое всадников неспешно преодолели несколько шагов по направлению друг к другу, словно пытаясь прочувствовать почву или заставить противника испытать определенную нервозность. После этого стремительно набрали скорость и нацелили друг на друга наконечники копий. Они пригнулись еще сильнее, разгоняясь все быстрее и быстрее, и вот до столкновения остаются уже считаные доли секунды… Толпа замерла; она затаила дыхание – в ожидании результатов первого поединка из нее не доносилось ни звука. Когда всадники столкнулись, послышался звонкий удар. Сперва было непонятно, кто победил, потому что оба противника остались в седлах, но всего через секунду здоровяк воздел свое оружие, ознаменовывая свою победу, а его противник, теряя устойчивость, завалился из седла вправо. Зацепившись за стремя ногой, он не рухнул на землю полностью, и конь протащил его еще с десяток метров, прежде чем остановился и стал смиренно ожидать дальнейших действий.

Толпа, как и ожидалось, взревела. Довольный интересным началом, Герберт захлопал в ладоши, а его дочь демонстративно прикрыла лицо ладонями, выказывая свою нелюбовь к подобному варварству. По странным причинам, уверенности у Виктора не убавилось, и он, постоянно поддерживая свой боевой дух воспоминаниями о Лизе, лишь зверел с каждой минутой, все больше и больше желая опробовать себя в качестве боевого всадника с длинным турнирным копьем в руках. К тому же терять такой настрой было попросту невыгодно – бой Виктора должен был случиться всего через две схватки.

К побежденному рыцарю подбежали его помощники. С трудом подняв тяжеленное латное тело, они отнесли бедолагу в лазарет, и там, где они его проносили, на земле оставались крупные кровяные кляксы. Один из глашатаев объявил, что принявший поражение благородный сэр Кракулин во время удара потерял сознание от мощного удара копьем в шлем и челюсть благородного сэра Кракулина более не способна прожевывать что-нибудь жестче свежего белого хлеба. Виктор неожиданно для себя рассмеялся над этими словами, что внутри стального панциря прозвучало очень зловеще, и этот смех, многократно усиленный эхом, услышали все участники турнира, что, возможно, могло их слегка деморализовать.

По сигналу еще одна пара рыцарей заняла исходные позиции. На сей раз воины казались равными по силе и габаритам, но только одному трибуны рукоплескали, а другого освистывали. Виктор решил ни у кого не спрашивать, почему все происходит именно так, и сделал вид, что его ничего не удивляет. Он с интересом разглядывал процесс приготовления к началу поединка, то, как оруженосцы с трепетом отдают своим наставникам их личные турнирные копья, кланяются и отходят в стороны. Как сами рыцари совершают ритуальные жесты, видимо, помогающие в битве и приносящие удачу, а после кланяются герцогу и низко-низко пригибаются к лошадиным гривам.

Удар гонга – и всадники устремились навстречу друг другу. Из-под копыт коней, облаченных в специальные доспехи, высоко вверх вырывались клочки еще влажной от утренней росы травы и черной грязи. Каждый шаг, каждый удар по земле оставлял неглубокие выемки, и если так пойдет и дальше, то к концу турнира от былой красоты ристалища не останется и следа. Рыцари все сближались и сближались, набирая скорость; удар таким копьем без заранее набранного разгона не принес бы желаемого результата. А два неумолимо приближающихся друг к другу объекта, скорость которых могла достигать тридцати, сорока, а то и пятидесяти километров в час, обеспечивали даже тупым турнирным пикам столь великую мощь удара, что далеко не каждый после такого мог самостоятельно подняться на ноги и продолжать жить нормальной жизнью. Верхом же мастерства в этом виде «несмертельного» поединка считалось «переломить копье» о противника, но на самом же деле подобные случаи происходили чрезвычайно редко. Хотя хроники нередко говорили о том, как ломались настоящие боевые копья на полях сражений, но это уже были совершенно иные ситуации с отличными от сегодняшнего поединка «правилами», которых, по сути, и не было вовсе.

То ли одно из копий оказалось длиннее, то ли кто-то из рыцарей проявил себя как более ловкий и проворный боец, но всего через несколько секунд после начала раунда прозвучал звук удара, и тут же объявился победитель. Что-то прокричав, он послал в сторону герцогской дочки воздушный поцелуй и вальяжно удалился, освобождая место для следующей пары.

В таком темпе прошел еще один бой. Все было так же, как и раньше: двое становились напротив друг друга, разгонялись и совершали выпады, после чего один, принимая поражение, вылетал из седла, а другой, побеждая, переходил к следующему этапу соревнования. Виктор вдруг понял, что ничего сложного в этом нет, равно как нет в турнире особой доблести или проявления своих воинских талантов. Все, что могло принести участнику победу, – лишь крепость его доспехов, длина копья и уверенность в собственных силах. На последнее очень влияла поддержка сидящей на трибунах толпы, которая, в свою очередь, формировалась на основе репутации участника. То есть, грубо говоря, чем лучше отношение зрителей к рыцарю, тем успешнее окажется его выступление.

Когда очередного поверженного унесли в лазарет, глашатаи объявили о начале поединка эльдормена Джеймса Берка и сэра Сэмюеля Мортонса. Сердце Виктора бешено заколотилось, но не от страха или волнения, а от прилившей вдруг ярости, от взыгравшего в крови адреналина и непомерного желания победить, вырвать победу, выгрызть ее вместе с глоткой противника, если потребуется. В седле он сидел уже вполне уверенно, а потому без особого труда послал коня на стартовую позицию. Сам не зная почему, он указал рукой в сторону сэра Мортонса, после чего демонстративно провел большим пальцем у горла. Трибуны от такого жеста завороженно загудели – им нравилось все, что означало нарушение привычного для зрителей уклада жизни. Разумеется, сами принимать участие в подобных соревнованиях они бы никогда не стали, но вот поглазеть на подобное со стороны – это милое дело.

Противник Виктора отличался завидным ростом и недюжинной шириной плеч. Его латы, выкрашенные в иссиня-черный цвет, казались больше доспехов Виктора, а огромные вычурные наплечники поднимались выше закрытой продолговатым «жабьим» шлемом головы на целую ладонь. На левом предплечье красовался небольшой гербовый щиток с изображением трех алых роз, но этот элемент обмундирования скорее служил символическим дополнением, нежели давал реальную защиту во время удара.

Увидев наглый жест Виктора, Сэмюель лишь гордо выпрямил спину и поприветствовал герцога с леди Оливией. Где-то на трибунах раздался возглас Даши, но разобрать слова во всеобщем шуме оказалось задачей непосильной.

К Виктору подбежал временный оруженосец. Поздоровавшись со своим рыцарем, он протянул ему длинную пику и прямоугольный кавалерийский щит со слегка зауженным основанием. Крепко-накрепко прицепив к левой руке щит и, как советовал герцог, мертвой хваткой схватив свое копье правой рукой, Виктор прокричал грозный боевой клич, и по воле судьбы его конь сам собой встал на дыбы, разделяя настроение хозяина. Держать оружие было не очень удобно из-за отсутствия большого пальца, но набитая тканью кольчужная перчатка держала древко довольно крепко, и все беспокойство по этому поводу как ветром сдуло.

Виктор в очередной раз поглядел на ложу герцога и попытался разглядеть леди Оливию хоть капельку. Надо же знать, за кого воюешь, подумал он, но «суженая» оставалась все так же сокрыта вуалью и длинным платьем. Слегка расстроившись, но не растеряв своего боевого духа, Виктор провел взглядом по забитым горожанами трибунам. Он улыбался, глядя на лица беспечных фермеров и пастухов, кузнецов и дровосеков, рыболовов и охотников. Он понимал, что все эти люди желают, чтобы Виктор победил, потому что такова психология людей – они хотят хлеба и зрелищ! А самое большое зрелище может сегодня устроить тот, кто победит всем известного и довольно популярного герцогского вассала – практически незнатный, никому не нужный эльдормен Джеймс Берк из далекой рыбацкой деревушки Марлонно.

Внезапно его взор остановился на одном из зрителей в длинной ремесленной робе. В отличие от своих товарищей по трибуне, он не размахивал руками и не кричал в ожидании начала поединка. Он смотрел Виктору прямо в глаза и, скрестив руки на груди, ухмылялся. Густая борода и глубокий капюшон не смогли обмануть Виктора – это был Лагош собственной персоной, и он явно хотел, чтобы его узнали, иначе взор иномирца не смог бы вычленить его из такой толпы.

– Ну, сука, – выругался Виктор, набирая полный рот слюны, чтобы сплюнуть. Сделав это, он снова матюгнулся, вспомнив, что плевать внутри шлема не очень гигиенично и довольно глупо. – Давай сделай что-нибудь! Чего же ты сидишь там, будто ни к чему не причастен?

Лагош не собирался предпринимать каких-либо действий и отвечать ни на что не спешил. Он просто сидел и ждал, наблюдал за Виктором. Возможно, сделал какие-то ставки, но не более того. И Виктор, осознав это, коротко кивнул:

– Ладно, умник. Хочешь увидеть что-нибудь интересное? Так получи!

Прозвучал удар гонга, гулом отозвавшийся в ушах. Участники прижались к коням и пришпорили их, направив копья друг на друга. Со стороны ристалище казалось куда более длинным, но, находясь на нем, Виктор почувствовал, что арена безумно маленькая, здесь и развернуться-то негде. Да и расстояние между противниками можно преодолеть всего за миг; и от этих мыслей желание победить возросло еще больше. В прорезь для глаз со свистом врывался холодный ветер, отчего веки почти полностью закрылись, на корню урезая и без того крошечный угол обзора. Каждый шаг коня заставлял латы звенеть и странно вибрировать, словно они норовили рассыпаться на мелкие детали. Гогот толпы сперва стал нестерпимо громким, а затем просто исчез – так показалось Виктору. И все вокруг него тоже замедлилось, причем настолько, что во время разгона он заметил, как какой-то вор подрезает кошелек у зазевавшегося зрителя, как Николас Шарп, сидящий неподалеку от герцога, приобнимает Дашу за талию и норовит ее поцеловать, как злосчастная леди Оливия, не имея желания лицезреть насилие, отворачивается куда-то в сторону.

Когда до столкновения оставались считаные шаги, Виктор сделал то, что планировал со вчерашнего вечера. Он вспомнил все свои обиды, собрал всю свою злость в кулак и, грозно заревев, направил в правую руку от ладони до самой ключицы самый мощный поток энергии, какой он только мог выплеснуть. Виктор каждой клеточкой своего тела ощутил эту каменную силу, этот великолепный заряд магии, черпаемый из глубочайших недр Вселенной маленькими волшебными рунами на подушечках пальцев. Он утонул в новых чувствах, эмоциях, ощущениях – все смешалось воедино, лавиной обрушиваясь на пришельца с Земли, доселе не видавшего ничего подобного. Зрение изменилось: теперь Виктор видел каждую частичку, каждую мельчайшую детальку лат сэра Сэмюеля Мортонса, спешащего к нему навстречу. Теперь стало абсолютно ясно, куда надо ударить, с какой силой и под каким углом, чтобы выбить этого рыцаря из седла и одержать почетную победу. Перед решающим выпадом Виктор, все еще чувствуя невероятную силу в своей руке, вспомнил о Лагоше, и сознание его заполнила неконтролируемая злоба. Удар копья иномирца пришелся в верхнюю часть живота Сэмюеля, и, хотя наконечник не пробил кирасу, рыцарь в черных латах вылетел из седла, как ядро из пушки. Взлетев на несколько метров в воздух, его похожее на тряпичную куклу тело несколько раз перевернулось, а затем с ужасающим грохотом рухнуло на землю. Бездыханный сэр Мортонс был либо мертв, либо потерял сознание, потому что подниматься из неестественной позы, в которой он приземлился, рыцарь не спешил.