Рассуждая про «какое-то дополнительное сознание», которое «на фронте укрепляет нас», Солженицын, фактически, говорит о том, что человеку очень важно осознавать свою принадлежность к интересам большинства, то есть к какой-то «большой силе». «Из двух человек одинаковой силы сильнее тот, кто прав», – утверждал Пифагор. (Он, помимо всего прочего, был прекрасным кулачным бойцом, и про силу знал не понаслышке.) Здесь тоже, очевидно, говорится о значимости осознания своей принадлежности к «большой силе», ведь правота это категория, одобряемая большинством.

«На миру и смерть красна», – гласит русская пословица. «На миру», – очевидно, в условиях, когда большинство знает, что ты погибаешь за их интересы. И хотя реальная смерть даже в такой ситуации, очевидно, всё же не будет слишком уж «красна», тем не менее, это событие наполняется смыслом, сама смерть в таком случае является как бы результатом свободного выбора, выбора в пользу благополучия «большой силы».

А какой поступок стал бы восприниматься как «хороший» (то есть, вызвал бы одобрение потенциального большинства) в реальной ситуации, описанной Солженицыным, то есть в ситуации, когда человек явно не в состоянии противостоять «нехорошей» силе? К сожалению, здесь обстоятельства таковы, что варианта «хорошего» поведения в данных условиях попросту нет. В рассматриваемой ситуации любой поступок будет, в лучшем случае, просто не осуждаться. И самым разумным поведением в таких условиях является примитивная покорность сложившимся обстоятельствам. Французский писатель Александр Дюма-отец сказал об этом без всякого мудрствования: «Никогда не бывает проявлением трусости подчинение силе, стоящей над вами».

Подобные обстоятельства можно отнести к категории несчастных случаев. Никто не осудит человека за то, что он, скажем, попал в авиакатастрофу. Но и геройством это никто не назовёт. Просто трагическое стечение обстоятельств. Ни потенциальных союзников, ни потенциальных противников от этого не прибавится.

10

Итак, ощущения «хорошего» и «плохого» определяются информацией о своей принадлежности к какой-то большой силе, или, напротив, противопоставления себя ей.

А не слишком ли примитивным является такое объяснение понятий «хорошего» и «плохого», Добра и Зла? Неужели нет каких-то абсолютных критериев этих понятий? Если это действительно так, то даже самые ужасные преступления – такие, как убийство младенца или массовое истребление ни в чём неповинных людей – должны при определённых условиях восприниматься сознанием как что-то хорошее. А конкретно – при условии, что это делается какой-то огромной силой, противостоять которой не может даже большинство. Увы, так оно и есть.

Фактически, именно эти вопросы рассматривал известный американский писатель Марк Твен, выясняя причины странного отношения людей к религии. Выше мы уже упоминали о том, что Марк Твен относился к религии крайне негативно. Он обращал внимание на тот факт, что библия рисует нам образ бога в виде какого-то болезненно самолюбивого, мстительного, непредсказуемого и невероятно злого существа, бессмысленно и со страшной жестокостью наказывающего миллионы людей за малейшие проступки, а чаще всего просто ни за что. А если он иногда и делает что-то хорошее (исцелит кого-то от слепоты или спасёт от голода), то почему-то эти случаи единичны, и почему-то, опять же, согласно библии, именно эти единичные случаи надо рассматривать для оценки деяний бога.

Марк Твен скрупулёзно исследует текст библии (а библию он прочёл от корки до корки уже к пятнадцатилетнему возрасту) и приводит множество ярких примеров бессмысленной жестокости бога, включая всем известные события с запретным плодом (за совсем уж мелкий проступок, совершенный просто по наивности, Адам и Ева понесли несуразно жестокое наказание, да что там, – всё человечество до сих пор расплачивается за это) и Всемирным Потопом, в результате которого страшной, мучительной смертью погибло огромное количество людей, в том числе стариков, женщин и ни в чём не повинных младенцев. Марк Твен удивлялся вопиющей нелогичности верующих, которые не только не осуждают такое существо, но даже утверждают, что «Бог есть любовь».

И действительно, трудно что-либо возразить Марку Твену по существу. Но нельзя не обратить внимания на то, что он использует критерии «хорошо-плохо» как что-то изначально понятное и постоянное, не меняющее своего смыслового значения от рассматриваемых условий. А точнее – он совершенно не учитывает неразрывной связи понятия «хорошо» с понятием «сила» и, соответственно, понятие «плохо» с понятием «слабость». Бог, согласно библии, всемогущ, даже, если можно так выразиться, беспредельно всемогущ. Можно ли представить себе, чтобы он, обладая абсолютной силой, делал что-то исподтишка, боясь наказания со стороны кого бы то ни было? Сама мысль об этом абсурдна. Но ведь в человеческом восприятии любой поступок только тогда является плохим, когда совершивший его может понести наказание, то есть когда он вынужден скрываться от каких-то сил, способных и считающих нужным наказать его. В такой ситуации бог не может оказаться в принципе. И, как следствие, любой его поступок воспринимается сознанием как что-то абсолютно хорошее.

К тому же, в понятиях верующих, они, пытаясь всячески угодить богу, попадают под его покровительство, под покровительство всемогущей силы. Может ли психика человека интерпретировать деяния такой силы как что-то плохое? Стремление попасть под защиту каких-то больших сил, это одно из самых сильных стремлений нашей психики.

Марк Твен почему-то не обратил внимания и ещё на одну очень существенную деталь: никто из верующих и не пытается взять за образец поступки бога, описанные в библии. Просто каждый верующий интерпретирует эти поступки совершенно в ином виде, в том, который удовлетворяет его представления о «хорошем». То есть, фактически, верующий вовсе не учится у бога «хорошему» поведению, а просто создаёт в своём воображении образ какого-то своего бога, весьма далёкого от того, который описан в библии, но соответствующий своим собственным представлениям о «хорошем» и «плохом».

***

Конечно, не только Марк Твен обращал внимание на странное отношение верующих к злодеяниям бога, описанным в библии. Об этом писали (и пишут) очень многие. Так, французские писатели-братья Гонкур утверждали: «Если Бог существует, то атеизм должен казаться ему меньшим оскорблением, чем религия». Стендаль выразился несколько иначе, но, по существу, высказал ту же мысль: «Извинить Бога может только то, что его нет». Известный французский публицист Лео Таксиль в книгах «Забавная библия» и «Забавное Евангелие» привёл множество конкретных, ярких примеров противоречий и просто несуразностей, которыми изобилует священное писание. Но авторы этих утверждений, как и Марк Твен, почему-то не учитывают того простого факта, что в восприятии нашего сознания понятия «хорошо-плохо» не являются абсолютными, они неразрывно связаны с понятиями «сила-слабость».

Многие обращали внимание и на отмеченную нами чуть выше незамысловатую уловку сознания при восприятии деяний бога: верующие люди воспринимают бога вовсе не таким, каким он показан в Писании, а представляют его себе в соответствии со своими понятиями о хорошем и плохом. В частности, французский писатель Анатоль Франс заметил: «Боги обычно подобны тем, кто им поклоняется». То же самое писал Шиллер: «В лице своих богов человек рисует свой собственный портрет». Подобные мнения вовсе не являются исключением. «Не Бог создал человека по своему образу и подобию, – утверждал французский писатель Поль Анри Гольбах, – а человек всегда творил Бога по своему образцу, наделяя его своим умом, своими качествами, особенно – пороками». То есть, человек не очень-то ориентируется на Писание, а судит о боге в соответствии со своими собственными представлениями о Добре и Зле. Проще говоря, игнорирует описанные в библии «нехорошие» (в обычном, человеческом понимании) поступки Всевышнего, и приписывает ему «хорошие».

***

Интересна и такая деталь: сторонники религии пытаются доказать лишь сам факт существования бога, а то, что он является воплощением всего самого хорошего – это как-то само собой разумеется. То есть, сознание просто не воспринимает вариант, когда абсолютная сила может делать что-то плохое. (А вообще-то, этот вариант интересен хотя бы с той точки зрения, что он является довольно веским аргументом в пользу существования бога, ведь единственное более или менее убедительное свидетельство наличия высшей силы как раз в том и состоит, что слишком уж часто жизнь устраивает различные пакости. Как-то не похоже, что это простая случайность.) В восприятии сознания «плохими» могут быть только враждебные богу силы (всякие там демоны, злые духи, Сатана и т.д.), которые он при всём его всемогуществе почему-то не уничтожает.

11

К сожалению, путаница в оценке поступков («хороший» поступок или «плохой») происходит не только в отношении мифических существ, наделённых абсолютным могуществом, но также и в отношении вполне реальных личностей, тем или иным образом сумевших подчинить своей воле огромные силы. Лев Толстой в своём известном романе «Война и мир» много внимания уделяет фактам того, что оценки деяний Наполеона в интерпретации многих историков как-то слишком явно противоречат любым представлениям о нравственности, Добре и Зле. Он приводит массу примеров, показывающих, что любой поступок Наполеона, по всем человеческим меркам воспринимаемый как что-то мерзкое, в восприятии большинства людей почему-то выглядят не просто «хорошим», но даже величественным.

Очевидно, здесь при оценке действий Наполеона проявляется рассматриваемое нами свойство человеческого сознания воспринимать поступки по принципу «хорошее – это сильное». Нельзя не учитывать, что Наполеон сумел подчинить своей воле огромные силы, которыми он распоряжался по своему усмотрению. (Правда, Толстой в своих рассуждениях постоянно указывает, что триумфальные достижения Наполеона, как и его крах, являются результатом каких-то непонятных и не подвластных человеку процессов, а не сознательных действий полководца. Но в восприятии большинства людей, не умеющих так изощрённо философствовать, как Толстой, Наполеон, всё-таки, является личностью, сумевшей сознательно подчинить своей воле огромные силы.) И именно поэтому поступок, по определению Толстого, «на языке человеческом называемый последней степенью подлости», но совершаемый самим Наполеоном («сильным» человеком), воспринимается сознанием как что-то величественное.