— Господин Титов, позвать вам лекаря? — с издевкой спросил немец. — Вижу, вы совсем не готовы к бою. Может, не стоит мучиться? Даю слово офицера, что буду обращаться с вашей подругой нежно и галантно.

Меня аж затрясло — после таких слов я бы, наверное, восстал из мертвых, лишь бы сломать ублюдку рожу. Однако Трофим даже не пошевелился — еще бы, у него не было и сотой доли той мотивации, что рвала в клочья мою душу. Зато страха и боли накопилось за глаза, а превозмогать их его попросту не научили.

«Вставай, кому сказал! Ладно, на горничную тебе плевать, но хоть за свой род поборись!».

И только боязнь бесчестья и наказания от деда заставила юнца действовать. Он выпрямился, охая и держась за живот так, будто туда пальнули из дробовика. В фильмах так выглядят герои в самом конце драки, когда живого места не осталось и половину крови потеряли, а этот овощ не проронил пока ни капли.

— Вы готовы, сударь? — Гессен без особого удовольствия вынырнул из-под лучей всеобщей славы и лениво поднял клинок. — В принципе, можете еще подождать. Я-то никуда не спешу.

И расплылся в коронной змеиной ухмылке. Я же сильно жалел, что не могу никак передать свою клокочущую ярость хозяину, или поделиться хотя бы толикой испепеляющей ненависти. Меж тем Трофим завел левую руку за спину и нацелил «острие» на врага, приглашая того сделать первый шаг.

Тот согласился и перешел к классическому спортивному фехтованию, когда соперники держат максимальную дистанцию и отражают уколы друг друга. Сам нападать не спешил, ибо знал, что это кончится очередным «нокаутом», и зрителям быстро надоест игра в одну калитку. Более того, немец несколько раз нарочито открывался и подставлялся под удар, однако юнец словно прирос к одному месту и боялся приблизиться хотя бы на шаг. И лично я в упор не понимал, как с подобной тактикой он собрался нанести заветное касание.

«Да врежь ему уже наконец! — кричал, как со дна колодца. — Ты деда одолел, а тут чего пасуешь? Ты все знаешь, все умеешь — просто перестань трусить!».

Но скованных ужасом мышц хватало только на базовые приемы и глухую оборону, что помогала избежать новых страданий. Не боец Троха, от слова совсем. Знал я таких ребят, что приходили на тренировки, но боялись получить по лицу даже перчаткой. И весь их бокс заканчивался на жесточайших схватках с грушами и мешками. Чтобы побеждать, нужно в первую очередь игнорировать боль, четко видеть цель и выкладываться по полной, не жалея себя и не экономя силы.

Для аристократа все эти принципы были абсолютно чуждыми и противоестественными, а вот для Германа как раз наоборот. Он с ними родился, он с ними живет, из-за них же и погибнет, когда пойдет на очередной штурм в очередной развязанной войне. Да, Гессен подонок, но у него дух воина, а у моего спутника — душнина задрота. И на такой далеко не уедешь, будь ты хоть трижды мастер холодного оружия.

Меж тем сопернику надоело это уныние, и он решил разбавить поединок унизительным трюком. В стремительном балетном па крутанул полный оборот, зашел мне за спину и со всего размаху саданул шариком по заднице. Получилось настолько удачно, что Трофим с громким вскриком привстал на цыпочки и схватился за пятую точку вопреки всем правилам приличия.

Тут, что называется, даже вампиров проняло — Анна с усмешкой покачала головой и подпела щеку ладонью, ее сородичи расплылись в угрюмых ухмылках, а люди же и вовсе захохотали в голос. И только Карина с окаменевшим лицом взирала на это позорище и не понимала, как я всего за одну ночь из человека, что кинулся на Гессена с кулаками, превратился в тюфяка, что боится пошевелиться ради ее спасения.

«Трофим, — осознав, что воплями и угрозами беде не поможешь, я включил внутреннего психолога. — Послушай. Твои страхи — безосновательны. Этот бой ничем не отличается от упражнений с дедом. Тебя никто не убьет и не покалечит, а если что и случится — мигом исцелят. Ты видел, как это работает — у них даже горничные умеют лечить, что уж говорить об опытных врачах. Соберись, пожалуйста. Все, что нужно — это немного поверить в себя».

«Сложно поверить в себя, когда никто не верит в тебя».

«Я верю в тебя».

«Ты лжешь. Иначе бы не просился обратно в мою голову».

«Я верю в твои навыки. Ты сможешь не только коснуться этого хлыща, но и победить. И тебе тоже нужно в это поверить».

— Трофим, хватит спать! — не удержался наставник, и окрик подействовал куда лучше моей мотивирующей речи в духе последнего «Рокки».

Парень встрепенулся и со свистом рассек воздух перед собой. Звук стал сигналом для Гессена, который, кажется, устал куда больше от воздушных поцелуев для леди, чем от непосредственной дуэли. Немец с напускным спокойствием расправил плечи и занял боевую стойку. Стычка на дальней дистанции повторилась, только теперь мой носитель не топтал газон в одной точке, а пытался оттеснить соперника и действовал при том куда активнее — аж от звона металла засвербело в ушах.

Вот только старание по принуждению — полная ерунда в сравнении с искренней волей к победе. А у Германа она имелась по умолчанию — в его нелегком ремесле поражение означает гибель, поэтому он мог потешаться, играть и выделываться, но никогда не забывал о том, что обязан оставить поле боя за собой. Иначе просто быть не могло, и все неловкие и неуверенные выпады он отражал с похвальным усердием. Даже когда разворачивался к толпе прямо во время сражения и делал вид, что дерется не глядя.