Это папа.

Он… это его лицо.

Не понимая, что делаю, выхватываю из кармана телефон и набираю – «Папа». Не сразу соображаю, что «Папа» – это не папа. Но поздно.

00:00. 00:01. 00:02.

Смотрю на папу у подъезда. Он поднес трубку к уху. Он улыбается.

– Папа, – хриплю я в трубку.

Как же глупо вот так стоять в десятках метров друг от друга и разговаривать по телефону, а не лично. Как глупо.

– Я не спас тебя, – говорит папа. Голос автоматичен. Я уже слышал этот голос. Это не папин.

Бегу к нему.

Маска. Срываю. Под ней еще одна – мое лицо. Срываю. Еще маска – папино лицо. И еще – мое.

Маски не кончаются.

– Прости меня, Костя, я не спас тебя.

– Я не Костя! – кричу ему. – А ты не папа! Ты… ты… Тот.

Я трясу его за плечи, трясу, и от этого маски сами слетают с его лица – моя улыбка, папина, моя, папина, моя…

– Что ты с ним сделал?! Что ты с ним сделал?! – слышу я свой голос будто издалека.

Просыпаюсь.

Валерия, утес, поцелуй – это явь.

Маска папы – сон.

И почему всякий раз забываю, что цветы поливать Гена просил через день? В любом случае, уже пришел. Снял обувь, и вот стою перед подоконником в Гениной комнате. Цветок с маленькими листьями, тот, что любит влагу больше всех – совсем высох.

– Я поливал его вчера и позавчера. Что с ним такое?