– Как не надо? – собственный голос показался ей сварливым и глупым, будто курица проквохтала.

Вскочила, хотела войти к Тасе – закрыто. Изнутри почему-то закрыто, хотя защелки там нет.

– Тася, детка! – и снова из нее вылезла какая-то квочка. – Ты что, не хочешь поцеловать маму на ночь? Почему ты закрылась? – она подергала ручку, изменила тон: – С какой стати ты там закрылась? Кто тебе разрешил?

– Я не закрылась, – обиженно проканючила Тася. – Тут просто дверь тугая.

Женя толкнулась плечом, сильно. Действительно, просто тугая, открылась.

Подошла, склонилась над Тасей, засюсюкала, как с трехлетней:

– Ты что, малыш, разве мама обидела своего малыша? Почему мой малыш не хочет со мной прощаться?

– Я не малыш, – сказала Тася серьезно. – И ты меня не обидела. Просто… я не хотела, чтобы ты смотрела на комнату. Ты скажешь, что трэш.

Женя огляделась. Стены комнаты, прямо поверх обоев, были затянуты гладкой, золотистой, с искорками-вкраплениями, тканью. Что-то вроде атласа – она провела рукой, – ну да, и на ощупь как шелк. Но нет, откуда Тася взяла бы столько шелковой ткани? Простая синтетика. Конечно, просто синтетика. Ну а синтетику откуда взяла?.. К белым тюлевым занавескам Тася прикрепила кусочки розовой ленты, завернутые в спиральки, как будто бутоны. На столе – блюдо, хрустальное, из давно похороненного в коробке на антресолях сервиза (сама залезла на антресоли? сама разгребала хлам? и эту ткань золотую, наверное, там же нашла, там вообще какого только мусора нет, давно пора разобрать антресоли), в блюде – вода, в воде чуть подрагивают ароматические круглые свечки в алюминиевых подставках и лепестки роз. Глубочайшая пошлость, сказал бы Набоков, поддельная красота. Творческая свобода ребенка, сказал бы журнал, на который Женя работала, самовыражение и фантазия, не ограничивайте, поощряйте. Да, поощрить. В конце концов, она ведь старалась, все сделала аккуратно и даже местами талантливо. И даже стильно. Кич, конечно, но почему бы и нет. Хвалить ребенка. Иначе ребенок начнет отдаляться.

– Какая прелесть, – сказала Женя. – Это у тебя комната принцессы такая?

На стене над кроватью, пришпиленный к золотому атласу, висел Тасин рисунок – тот, который она нарисовала на викторине. Желтоволосая, зеленоглазая принцесса в короне. По краям листа – аккуратно прорисованная карандашом «под дерево» рамочка. Неплохой, на самом деле, портрет. Даже хороший. Карандашный – хотя обычно Тася рисовала фломастерами. Есть симметрия. Горизонтальная и вертикальная оси… Соблюдены все пропорции. Но и легкая неправильность тоже присутствует, придает лицу выразительность. А глаза… Удивительно, как семилетний ребенок изобразил такие живые глаза. Верхнее веко слегка прикрывает радужку, под ним мягкая тень. А между нижним веком и радужкой как раз расстояние. И ластиком намечены две светлые линии, от уголков к зрачку, эффект «влажного глаза». И даже блик приклеился слева к зрачку, в нем отражение чего-то… окна?

– Это комната феи, – сказала Тася. – Покои феи в волшебном замке. И на портрете не принцесса, а фея.

– Очень красивая. Ты молодец, удачный рисунок.

– Я ведь показывала тебе этот рисунок. Ты сказала, что трэш.

– Я была не права, – Женя погладила Тасю по волосам.

– Да, правда?

– Правда. Это не трэш.

Тася расслабилась – даже волосы будто стали мягче, податливей. Золотистые локоны…

– А теперь я еще лучше рисую, – затараторила Тася. – Потому что у моей «Споки» есть такая программа, «Пэйнтлайф», это обучение рисованию, и я вышла уже на второй уровень, мне так нравятся эти уроки, я умею рисовать человека и лошадь, еще натюрморты, букеты….

Стало стыдно – маленькие иголочки ткнулись в глаза и горло. Ее дочку учит рисовать игровая приставка. Не она, профессиональный художник, а какая-то программа «Пэйнтлайф». Как она допустила такое? Как забросила свою девочку?