— И не успел дать денег на аборт? — теперь Бонни усмехается горько.

— Давать денег на аборт, когда в твою гостиную в Беверли-Хиллз заглядывает дракон, как-то поздновато. То есть он бы дал денег, он что угодно бы дал, но у него никто и ничего не просил. Просто раз — дракон в окне, две — и посреди Беверли-Хиллз полыхает факел, три — и над ЛА взмывает дракон. А потом по всем каналам показывают то, что осталось от дома сенатора.

— Сенатора и его семьи? — Бонни пытается говорить шутливо, но уже слишком напряжен для этого.

— Нет. Семья сенатора была в совсем другом месте. Только он сам, кто-то из тех друзей, которых он не светил перед прессой, его любовница — звезда кино, и охрана. И знаешь, дракону совсем не было стыдно. Драконы вообще не умеют стыдиться, нет такой опции.

— Даже потом, когда снова стал человеком?

— Это была праведная месть. Сенатор сломал жизнь его матери, обрек самого Эль Драко на трущобы. Он мог бы стать наркодилером или сутенером, но он хотел петь. Его дразнили, его били, у него отнимали ноты. Сложное детство, но Эль Драко справился. История умалчивает о том, как ему удалось накопить денег на обучение в Нью-Йорке, но он поступил в консерваторию. Класс вокала.

— Консерватория… — Бонни усмехнулся. — Он что, оперный тенор?

— Почему бы и нет? Хотя я думаю, что он не тенор. Мне больше нравится баритон с хорошим диапазоном. Как у Пельтье и у тебя. Знаешь, от голоса Эль Драко с женщинами творится такое… м… — я притянула его руку себе на живот. — Когда он поет, я вся мокрая.

— И почему я — не Эль Драко? — Бонни потерся губами о мой висок.

— Ты — лучше. Эль Драко… не знаю, смогла бы я любить бессердечного дракона? Вряд ли. Я люблю тебя, Бонни Джеральд. И поешь ты лучше.

— Только пою? — он бессовестно сжал губами мочку моего уха.

— Нет. Ты во всем лучше. Лучше всех. Но ты меня отвлекаешь!

— Ладно-ладно, продолжай, Шахерезада.

— Степанна, ага… ладно. Тебе рассказать, как он стал драконом, или ты уже догадался?

— Ну, в целом… Он не сбежал в Румынию и не встретил там Кея?

— В целом — да. Он чуть не умер от наркоты, когда его бросила Звезда. А может быть, как раз умер и стал драконом, что-то вроде второй жизни. Не суть. Когда-то он безумно ее любил, готов был положить к ее ногам весь мир, но она не оценила. И не предусмотрела.

— Уж не та ли Звезда, которая сгорела вместе с сенатором?

— Вот так совпало, да. Разом избавиться от всего прошлого, отомстить всем…

— И потерять цель в жизни. Или кроме мести, у него было что-то еще?

— Было, конечно. Музыка. И небо. Собственно, это все, что у него было. Не так уж мало, не так ли? Он пел — и его обожала публика, он летал — и его боялись. Властелин мира! Чего еще можно желать?