Вернулась герцогиня с бутылкой золотистого руанского вина.

— Нет-нет, — герцог категорическим жестом отверг вино. — Судьбоносные решения должны приниматься на трезвую голову. Итак, принц, вы примете корону, — жестом руки он остановил Бертрана. — Другого варианта не может быть. Что же касается прощения заговорщиков…

— Нельзя сказать, что смерть дядюшки потрясла меня, — сказал Бертран, — и пробудила во мне низменное желание мстить. Желание повесить многих из моих здешних знакомых родилось еще до того, как король был убит… Если, конечно, он действительно убит.

— Увы, он мертв, — сказал герцог, — я сам видел его холодное тело. Короля удавили.

— Надеюсь, и мертвым он выглядел достойно, — с солдатской прямотой лязгнул голосом маршал.

— Достаточно, чтобы похоронных дел мастера придали ему величие и достоинство большого государственного мужа, — цинично отозвался герцог. — Но, друзья, сейчас речь идет о другом…

Оставим их на этом.

Вмешиваться в подобные разговоры, а тем более подслушивать их, все равно, что, ворвавшись в спальню к влюбленным, предложить им групповую оргию — и то и другое просто бестактно и безнравственно. В нашем случае это вообще недопустимо, ибо, продолжая присутствовать при разговоре, мы бестактно вмешиваемся в сюжет и лишаем себя удовольствия его неожиданного развития.

Гораздо интереснее нам сейчас, что происходило во дворце, где по-прежнему находились заговорщики.

Короля уже перенесли на постель. Лицо его омыли, следы побоев перестали быть видимыми, прикушенный и распухший язык надежно упрятали в глотку, глаза прикрыли монетами с изображением короля на аверсе. Заговорщики сидели за столом. Предводительствовал, разумеется, кардинал Ришелье. Церемониймейстер Шатонеф дю Папа был уже в достаточной степени пьян, вином и коньяком он старался заглушить страх. Впрочем, голоса остальных тоже свидетельствовали, что в эту ночь никто из них не придерживался трезвого образа жизни.

— Щенок побоится выступить против нас, — сказал Ришелье. — К тому же он не чувствует поддержки. Виланд слаб, он тоже не станет настаивать на нашей ответственности. У нас развязаны руки.

— И что же дальше? — спросил кардинал Сутерне.

— Все просто, старина, — улыбнулся Ришелье. — Мы сажаем щенка на трон, он оформляет надлежащим образом наследство, спустя некоторое время мы заставляем переписать все имущество на кого-нибудь из нас, а дальше я предоставляю вам простор для фантазий — валяйте, прикидывайте, каким образом новоявленный король покинет этот свет.

— Меня смущает некоторая неопределенность, — сказал Сутерне. — Переписать имущество на кого-нибудь из нас… Нельзя ли уточнить, на кого именно имущество будет переписано?

— Можно и на тебя, Ганс, — сказал Ришелье. — Поверь, это не имеет никакого значения, никто не сможет распорядиться имуществом единолично.

— Будем надеяться, — пробормотал Сутерне и нетерпеливо зашевелился в кресле. — Однако де Роган задерживается. Неужели щенок противится?

В коридоре послышались шаги.

Шаги приближались.

— А вот и герцог, — сказал Ришелье. — Полагаю, он не слишком задержался.

Кардинал поднялся навстречу вошедшему герцогу де Рогану. Тот выглядел торжественно и был серьезен, словно и в самом деле выполнял обязанности посла, но теперь уже другой стороны.