— Гнусность, — искренне сказал Бертран, вдохнув свежий воздух темного в ночи парка. — Противно!
— Не стоит судить так категорично, — возразил де Роган. — Думаете, им и в самом деле нужны эти черномазые шлюшки? Ошибаетесь, принц! Иногда они опускаются до настоящих обезьян. Вот где потеха! Им необходимо ощутить свою власть над всем живым. Когда каждый день склоняешься в угодливых поклонах перед сильными мира сего, хочется ощутить и собственное всесилие, почувствовать, что кто-то всецело зависит от твоей воли. Раб всегда хочет стать господином. А эти… Они жили рабами раньше, живут ими и сейчас, потому и проявляют потуги на властность, а эта властность всегда оказывается жестокой. В конце концов, кем они были там? Архиепископ в той жизни был шофером гестапо Гансом Шеффертом. А кардинал — интендантом в хозяйственном управлении СС. Возил золотые зубы и оправы очков в Имперский банк. Они хотят власти и только. Только не говорите, что вам жалко этих черномазых сучек, это дурной тон, принц! Ну, что? Хотите, посидим у меня? Я угощу вас великолепным перно, если захотите, мы можем сыграть в шахматы, а? Не привлекает такая перспектива?
Честно говоря, Бертрану хотелось остаться в одиночестве. Его охватывал ужас, когда он пытался представить, что происходит сейчас в подвале. Но страшнее всего было то, что к этому ужасу странно примыкало тайное желание, которое будоражило душу Бертрана. Быть может, — вдруг подумал он, — так и рождается в человеке свинство — почувствовать в себе тайное желание насилия? А потом достаточно обрасти толстой шкурой, чтобы не дать просочиться к глубинам души сочувствию и состраданию. И готова еще одна скотина, готовая на все.
— Какой из меня игрок, — вслух сказал он. — Но вот от рюмки хорошего перно я бы не отказался, господин герцог.
— Вам нехорошо? — участливо заглянул в его глаза герцог.
— Немного, — признался Бертран. — Наверное, мой дорогой герцог, я еще слишком молод, чтобы играть в подобные игры. И не хочется. В этих играх слишком много животного начала.
— Вы на правильном пути, — со смехом заметил герцог. — Еще немного и вы начнете понимать меня. Главное — понять человека, после этого в мотивах его поступков легко разобраться. Всегда пытайтесь понять человеческую суть. Это главное, мой принц! Честно говоря, все эти игры немного утомляют и меня. Спектакль, в котором режиссурой занят один человек. Остается только сожалеть, что этот человек не я.
ФАЛЬШИВАЯ ЖИЗНЬ ПРИ ДВОРЕ,
10 августа 1953 года
Король сидел на троне, покачивая ногой в красном башмаке.
Прищурясь, он некоторое время разглядывал Бертрана, потом невесело усмехнулся:
— Ты ничего не понял. Да, все они ненавидят меня. Но не потому, что я король, хотя каждый из них в душе совсем не прочь занять мое место. Деньги, малыш, все упирается в ливры и луидоры, которыми они жаждут обладать. Они мечтали бы добраться до сокровищницы, но понимают, насколько коротки их руки. Они терпят меня, потому что без меня они просто прах прошлого, обломки бывшего величия. Идиоты не понимают, что именно я их тяну к подлинному величию. Господи, Бертран, как мне хочется, чтобы не только я, чтобы они все забыли о своей прошлой жизни. Кем они были? Они ведь были рабами системы, которую создал Адольф. Да, старик был велик, он кое-что понимал в истинных целях. Но я создал мир, в то время, как он просто переделывал окружающее под себя. А эти… — король пренебрежительно взмахнул рукой. — У них нет воображения, они не могут постигнуть величия моих замыслов. Мне постоянно приходится беспощадно давить их, чтобы из них не лезли прошлые тени. Теперь они жалуются, что я не даю им дышать, что я слишком деспотичен. Запомни, Бертран, король должен быть деспотом, он обязан быть беспощадным к поданным, в противном случае власть его недолго продлится. Поверь, я знаю, что говорю.
— Но герцог, — пробормотал Бертран.
— Герцог! — король встал, подошел к ломбардному столику, на котором грудой лежали письма. — Знаешь, что это такое? Это доносы, которые они каждый день пишут друг на друга. Кардинал пишет на маркизов и архиепископов. Герцог де Роган пишет на кардинала. Ему хочется надеть на себя кардинальскую митру и стать наместником Господа, тогда его грехи и постыдные желания перестанут быть таковыми и обретут статус освященности.
— Дядя, отпустите меня, — сказал Бертран. — Я не способен управлять вашими людьми. Я не гожусь в короли.
— Поздно, — хмуро отозвался король. — Теперь ты принадлежишь королевству.
— Безумному королевству, — уточнил новоявленный инфант.
— А эти слова ты говоришь в последний раз, — нахмурился король. — Во мне еще достаточно сил и решимости, чтобы управлять твердой рукой. Могу и наказать. Развлекайся, Бертран, привыкай к королевству и власти, воспринимай происходящее игрой, в которую затеялись сыграть взрослые. Да, у тебя недостает многих качеств, необходимых правителю. Но поверь, это дело наживное.
Он встал.
— И еще одно, — решительно сказал Луи, не глядя на племянника. — Забудь, что ты когда-то был Гюзельхирном, теперь ты Андегавен, и к этому надо привыкнуть, это надо помнить всегда и везде. Так решил король, менять его решения некому. Ты никуда не уедешь, ты останешься здесь, чтобы ты ни вообразил себе.