Перед ним открылась огромная яма или, скорей, зал, расположенный на несколько футов ниже, уровня где стоял киммериец. Стены испещряло множество провалов или скорее нор, делавших зал похожим на пчелиные соты. И оттуда, словно уродливые серые черви, появлялись упыри, собиравшиеся вокруг алтаря из черного камня, с плотоядным видом разглядывая лежащего на нем человека. Киммериец признал Белосо и тут же понял, что зингарец уже не жилец: его тело покрывали столь страшные раны, что было удивительно что он еще жив. Однако Белосо дышал, хотя на губах его и пузырилась кровавая пена, а его глаза лихорадочно блестели, наполненные болью и смертельным ужасом.

А сам алтарь, также как и весь зал, казалось, был залит живым огнем, что, пульсируя и мерцая, отбрасывал рваные отблески. Ослепительное сияние исходило от лежащего на груди зингарца, драгоценного камня и придавало сгрудившимся вокруг него гулям еще большую схожесть с ожившими трупами. Все они окружили высокого вурдалака, вдвое выше и мощнее всех остальных, с мертвенно-бледной кожей. Он стоял у черного алтаря, простерев руки над алым камнем и мерно что-то говорил на незнакомом Конану языке, которому серое сборище вторило бессвязным лопотанием. С каждым словом, живой огонь, мерцавший внутри Сердца Аримана разгорался все ярче, выхватывая оскаленную морду упыря и искаженные болью глаза Белосо.

Лидер вурдалаков вскинул лапы, выкрикнув заключительные слова и Сердце Аримана на алтаре вспыхнуло особенно ярко, вынудив отшатнуться остальных тварей. Впрочем, они быстро опомнились, подавшись вперед и вцепляясь в тело зингарца. Твари действовали с расчетливой жестокостью: они могли растерзать Белосо на части, но они предпочитали отрывать от его тела небольшие куски, с жадностью отправляя их в рот, в то же время следя за тем, чтобы он не умер слишком быстро. Гнусное чавканье смешивалось со стонами умирающего человека и заклинаниями главного упыря, а над всем этим, словно отблеск адского пламени, полыхало багровое сияние Сердца Аримана.

— Кром!!! — громкий рык сотряс стены зала и гули, все еще пожиравшие тело, содрогнулись, когда сверху демоном мщения обрушился черноволосый воин. Однако удар меча пришелся не по заметавшимся серым тварям — острое лезвие обрушилось на шею зингарца, прекратив его страдания. Поток крови хлынул на алтарь и Сердце Аримана разом окропилось алой влагой.

В этот миг словно беззвучный взрыв сотряс подземелье: стены зашатались, сверху посыпалась пыль и серые твари кинулись по своим зловонным норам. А потом Сердце Аримана вспыхнуло столь ярким светом, что Конан даже прикрыв глаза рукой, подумал, что сейчас ослепнет. Отблеск алого пламени, пронесся сквозь него, объяв его тело всполохами холодного красного огня, на миг объявшего все подземелье. Тысячи величественных и кровавых видений, промелькнули перед киммерийцем, сотни голосов слились в один раскатистый хохот. И, хоть Конан не видел этого, такая же вспышка, словно единовременный удар множества молний озарила ночное небо на тысячу лиг: и над объятой войной Зингарой и над шумной Мессантией, над зиккуратами Шема и черными пирамидами Стигии. Кроваво-красные отблески на миг пали и на Дебри Пиктов и на отроги Кезанкийских гор, отразились во льдах Нордхейма и водах Западного моря. Вспыхнули и погасли, словно мимолетное наваждение, алая греза приснившаяся миру.

Однако сам Конан ничего не знал об этом. Вспышка оказалась яркой и быстрой и, отняв руку от лица, киммериец увидел лежавший на полу камень, мерцавший не ярче обычного. А по углам вновь слышалось мерзкое лопотание: его вокруг него смыкалось кольцо серых, подкрадывающихся существ. И без того затхлый воздух, наполнил тяжелый смрад разложения.

Конан поднял меч и с проклятием бросился на стоящего с ним лицом к лицу огромного белого гуля. В кроваво-алом свете мелькнули оскаленные клыки и когтистые полулапы-полуруки, когда окровавленное лезвие рассекло чудовище от плеча до поясницы. В этот же момент гули кинулись на него со всех сторон, но Конан, несмотря ни на что, отчаянно прорубал себе дорогу через отвратительно пахнувшие тела. Меч его молниеносно поднимался и опадал, отсекая веявшие могильным холодом лапы, и от каждого удара кто-то падал, обливаясь темной кровью. Но все новые и новые твари вылезали из темных нор, все сильнее рвали звенья кольчуги острые клыки и когти и, казалось, недолог тот час, когда Конан будет разорван на части, а его плоть послужит очередным блюдом на людоедском пиршестве гулей.

Решение пришло молниеносно: раскроив черепа сразу трем тварям, Конан подхватил с пола Сердце Аримана, описав им широкую дугу. Алый свет на миг ослепил вурдалаков, шарахнувшихся в стороны. Воспользовавшись их замешательством, Конан заткнул за пояс меч, запрыгнул на алтарь и тигриным прыжком преодолел расстояние отделявшее его до черной пасти входа. Удар отозвался страшной болью во всем его теле, единственная свободная рука скользнула по камню и Конан чуть не рухнул обратно, под тяжестью доспехов и оружия. Каким-то чудом он нащупал трещину меж двух каменных блоков и, зацепившись за нее, сумел вскарабкаться наверх.

Почти сразу Конан понял, что это не тот путь, которым он пришел сюда, но аналогичный вход, нависший над ямой напротив первого туннеля. Но тот путь уже был закрыт: Конан видел множество мерцавших во тьме глаз, увидел уродливые серые тела, заполонившие коридор. А снизу, опьяненные запахом крови, вурдалаки рвали на части собственных убитых и раненых, вновь и вновь вылезая из черных нор. Те из них, кому не досталось отвратительной пищи, пытались повторить прыжок Конана, чтобы добраться до киммерийца. Паре из них это даже удалось, но Конан размозжив им черепа мечом, кинулся вглубь нового туннеля. Оставалось надеяться, что из этого ада есть и иные выходы.

Конан мчался по подземелью, освещая дорогу алым светом Сердца — по крайней мере это преимущество у него появилось. Однако свет талисмана выдавал его преследователям и вскоре Конан услышал позади завывание упырей. Сжав зубы он прибавил шагу, стараясь не думать о том, что будет если туннель окончится тупиком.

Однако коридор по которому он бежал становился все шире и, что несказанно радовало, явно повышался вверх. А вскоре впереди появилось и светлое пятно, стремительно растущее в размерах. В лицо Конану ударил свежий ветер и он, прибавив шагу, с торжествующим криком выбежал из проклятого подземелья, держа над головой огромный драгоценный камень, горевший, словно горсть живого огня.

Яркий лунный свет ударил его по глазам с такой силой, что Конан вновь прикрыл их рукой, на мгновение подумав, что Сердце Аримана снова вспыхнуло как в подземелье. Причем на этот раз горячим огнем — с первых же шагов Конана объяла ошеломляющая жара и духота, совершенно нехарактерная для ночей Зингары. Когда глаза киммерийца привыкли свету столь огромной Луны, что вокруг было светло, почти как днем, он мог спокойно рассмотреть окрестности.

Вокруг него, снова высились руины города из черного камня. Но город этот был много больше лежавшего среди лесистых холмов Зингары. Не было и самих холмов — с одной стороны город окружала полукольцом огромная река, с другой — стояли стеной густые джунгли, подобные тем, что покрывают Черные Королевства.

А прямо перед Конаном с угрожающим рычанием вставали, угрожающе рыча, странные существа, похожие на людей лишь немногим более чем гули. Огромные мускулы перекатывались под пегой кожей, покрытой бурыми и белыми пятнами, как у старой змеи. Покатые лбы покрывали жесткие черные волосы, а широкие плоские носы, с вздернутыми вверх ноздрями, делали их похожими скорее на кабанов, чем людей, а могучие руки были длинными как у обезьян.

Пятнистый гигант, в ожерелье из зубов и когтей, с угрожающим видом шагнул к Конану, но остановился, завидев окровавленный меч и полубезумный блеск синих глаз. Великан, вздернул толстую губу, обнажив огромные квадратные зубы и издал оглушительный рев, больше напоминавший рык дикого вепря, чем звуки издаваемые человеком. Вслед за ним взревели и остальные пегие люди и в ответ, позади Конана, послышалось ненавистное лопотание. Он обернулся, чтобы увидеть, как позади него из подземелья, словно уродливые личинки из сгнившего трупа, выползают гули. С обеих сторон ударил воинственный клич и в следующее мгновение киммериец оказался погребен под грудой пятнистых и серых тел.