Она напрягается, убирает руку.

Господи, Марк, я же, похоже, чудовище.

– Можно я тут с тобой посижу? – спрашивает она.

Я киваю и открываю глаза. Лицо у Шелли бледное, макияж по лицу размазался, будто плакала.

– Сэндлер мне сказал, что ты про меня спрашивала.

Мне приходится минуту продираться через пелену, окружившую мысли, и я наконец вспоминаю, что Сэндлер – это тот человек, которого я приняла за сотрудника полиции, который мне помогает отыскать Джейми.

– Не помню.

Она шевелится, закидывает ногу на ногу, потом садится как раньше.

– Хочешь, уйду?

– Нет, пожалуйста, не надо. Мне нужно с тобой поговорить. Где я?

– Это частное отделение, пристройка к больнице, называется Хартфилд. Лечение оплачивает мама.

Несколько секунд мы молчим, а я пытаюсь перевести койку в более вертикальное положение, чтобы лучше видеть лицо Шелли. Тяну время, пытаюсь придумать, как заговорить о том, о чём говорить не хочется.

– Вы же вместе готовили курицу, – выпаливаю вдруг я. – Ты разрешила Джейми порезать лук ножом. Он мне сам сказал перед ужином. В тот день ты даже разбила его в футбол на приставке.

На её лице появляется гримаса удивления.

– Когда?

Вспоминаю.

– В твой второй приход. Я тогда так устала. Ты пришла, присмотрела за Джейми, в доме прибралась.

Она кивает, и во мне загорается надежда, способная лопнуть пузырь, поглотивший разум. Но нет, она кивнула, потому что поняла, о чём я, а не потому, что согласилась со мной.

– Да, я тогда приходила. Ты спала, а я побыла у тебя дома, немного прибралась. Приготовила курицу. Мы с тобой поели при свечах, ты и я, вдвоём. Я тебе рассказывала, что плаваю, и про Дилана.

– Но ты на диване потом ночью спала?