— Так, — сознался кто-то из девочек.
— Ну, ма-а-а-ам! — всё тот же тоненький голос.
— Не мамкайте! Всё, давай ее сюда, дочь. Миш, ты дома?
— Иду-у! — прокричал Михаил, выскакивая в коридор. — А-а! Кто это пришел? Что это за козявки такие? Аня, тебе не кажется, что нам подменили детей? Мои девчонки другие были, а эти какие-то не такие! Странные! Вы чьи будете, девочки?
— Пап, ну ты что, не узнаешь нас? — тоненький голосок.
— Я папа? Ого! И когда же я успел стать папой?
— Давно! Много лет назад! — уже другой голосок, более звонкий.
— Ага! Значит, с моими девочками я могу делать, что хочу, так я вас сейчас защекочу!
— А-а-а-а-а-а-а! — запищали девчонки и бросились от отца.
В комнате что-то упало, раздался обиженный вопль кошки, опять что-то загремело. В ванной шумела вода, оттуда раздавалось недовольное ворчание собаки, но вот цокнули ногти по ламинату, и, загребая лапами, собака рванула в комнату, поучаствовать в общей куче-мале.
Аня, казалось, относилась абсолютно спокойно к происходящему. Только когда в очередной раз там что-то упало под вопли девочек, она крикнула:
— Если кокнете мою любимую вазу, я кокну вас!
Дима слышал весь разговор. Ему очень хотелось выйти к этой дружной семье, поучаствовать в веселье, но волнение вдруг захлестнуло его с головой, он поднялся и смотрел на дверной проем кухни. И тут на пороге появилась хранительница этого очага. Она сразу узнала Дмитрия… И не то испугалась, не то до такой степени не ожидала его увидеть на собственной кухне, что растерялась. Уставилась на него своими голубыми глазищами и от удивления даже приоткрыла рот.
— Привет, — сказал он.
— П-привет, — ответила она.
Глава 42.
Конечно, за эти годы Аня изменилась. От былой девчонки-ветреницы не осталось и следа. Стройная, красивая. Ее даже не портил шрам вдоль левой щеки, ближе к уху. Она и стрижку сделала такую, чтоб спрятать его за косо постриженной челкой. В глазах нет уже того задора и озорства, что так привлекали в ней Дмитрия. Девушка окинула взглядом кухню, заметила и бутылку, и тарелки, и банку с огурцами, и две рюмки, наполненные, но не выпитые.
Дима не знал, что сказать, впрочем, как и Аня. Они стояли друг против друга на расстоянии вытянутой руки и молчали. Только Дима внутренне ликовал: он ее не любит! Всё! Баста! Свобода! Его сердце не щемило, не стонало, как раньше. Стоя рядом с ней, он видел лишь жену друга, а не предмет вожделения и любви. Теперь он мог жениться на Ромале. Теперь он мог сделать ее счастливой и самому стать таковым.
И тут в кухню ввалился Мишка. Обе дочери висели на нем, как обезьянки на пальме. Увидев чужого дядьку, они перестали галдеть и уставились на него. Дима улыбался им обеим, пока отец ставил их на пол. Вот так парень даже не мог определить, кто из сестер старше. Обе девочки были одинакового роста, только одна чем-то смахивала на Аню: те же глаза, улыбка, — а вторая на Михаила: волосы, нос, подбородок и даже брови так же сводит у переносицы.