«Пусть старик порадуется», — подумал Крейг.

Ему понадобился не один месяц, чтобы собраться с духом и сказать Баву, чем он занимается.

Теперь, когда он решил показать рукопись, Крейга охватили противоречивые эмоции: во-первых, он смертельно боялся, что его труды будут признаны бесполезными, что он потратил время на бессмысленное занятие и его надежды не оправдались; во-вторых, ему ужасно не хотелось, чтобы в созданный им на белых листах бумаги мир пришел кто-то посторонний — пусть даже это будет любимый дед.

«Ладно, надо же хоть кому-то показать», — утешил себя Крейг и потащился в туалет.

Сидя на химическом туалете, он заметил свое отражение в зеркале над раковиной. Впервые за много месяцев Крейг по-настоящему посмотрел на себя. Щеки покрывала недельная щетина, от джина под глазами набухли мешки. Во взгляде застыла боль и отражались ужасные воспоминания. Губы искривились, как у ребенка, который вот-вот расплачется.

Крейг побрился, потом сел под душ, наслаждаясь почти забытым ощущением горячей воды и мыльной пены. После душа он зачесал влажные волосы на лоб и ножницами подрезал их по линии бровей. Напоследок он вычистил зубы так, что десны закровоточили.

Надев чистую синюю рубашку, Крейг поднялся на палубу, опустил трап и уселся на солнышке в ожидании приезда Баву.

Он, должно быть, задремал и проснулся от шума мотора — вот только вместо тихого шелеста «бентли» слышался отчетливый рокот «фольксвагена-битл». Незнакомая грязно-зеленая машина остановилась под манговыми деревьями, из нее вышел столь же незнакомый водитель и нерешительно направился к яхте.

Это была пухленькая женщина неопределенного возраста, в который невзрачные девушки вступают годам к тридцати и который продолжается у них до старости. Она шла ссутулившись, будто пряча грудь и принадлежность к женскому полу. Мешковатая юбка облегала толстую талию, скромные туфли на низком каблуке мешали заметить удивительно изящные икры и лодыжки.

Даже под жарким утренним солнцем незнакомка обхватила себя руками, точно ей было холодно. Близорукие глаза вглядывались в тропинку сквозь стекла роговых очков, длинные тусклые волосы безжизненно спадали на глаза. Женщина подошла к яхте и посмотрела вверх, открывая нездорово полное лицо. Болезненно-бледную кожу покрывали прыщи, словно у подростка, живущего исключительно на чипсах и коле.

Женщина сняла роговые очки. По обеим сторонам носа остались красные вмятинки.

Огромные раскосые кошачьи глаза темно-фиолетового, почти черного, цвета невозможно было не узнать.

— Джани… — прошептал Крейг. — Господи, Джани, неужели это ты?.. — У него чуть сердце не разорвалось от жалости.

Джанин смахнула с лица тусклые волосы и опустила взгляд.

— Извини, что побеспокоила, — донесся еле слышный голос. — Я догадываюсь, как ты на меня теперь смотришь, но можно все-таки к тебе подняться?

— Конечно, Джани! Залезай! — Крейг придержал трап и застенчиво улыбнулся. Джанин поднялась на палубу. — Привет!

— Привет, Крейг.

— Извини, я бы с удовольствием встал, но придется тебе привыкнуть смотреть на меня сверху вниз.

— Да, — кивнула Джанин. — Я слышала, что с тобой случилось.

— Пойдем в салон. Баву должен приехать. Посидим, как в старые времена.