Я не ожидал такого единодушия. В конце концов, последняя подсказка была не многим хуже тех советов, что трибуны давали «слепым» гладиаторам с самого начала поединка. Видимо, учредитель тоже был несколько удивлен. Потому что переспросил:
— Уверены? Может, дадим ему возможность порадовать нас еще раз? Например, в бое со зверями?
— Смерть!!!
— Что ж, — ланиста развел руками. — Воля ваша.
Учредитель шагнул в сторону, повернулся вполоборота к палачу и махнул рукой. Секира оказалась не менее острой, чем коса, и голова второго гладиатора буквально слетела с плеч, сталкиваемая фонтаном крови, выстрелившей из перерубленной шеи.
Глава 5
Глава пятая
Ошибся господин Дарвин. Человек произошел не от обезьяны… Это хищник. Самый настоящий. Пьянеющий и впадающий в неистовство от вида крови. Как волк, режущий всю отару, хотя для сытости ему вполне хватило бы и одного ягненка. В беснующейся вокруг толпе не было ничего человеческого. Ни единого лица, одни только звериные хари и рыла.
Нет, ничего похожего с тем, как неистовство римских трибун представляют себе американские режиссеры. Смотрел я их новую версию «Спартака»… чуть не стошнило. Никто не заголялся, демонстрируя зад или перед, ровно как и женщины не трясли сиськами… По одной простой причине: в этом мире христианство еще не успело наложить ханжеского запрета на секс и первичные половые признаки. Соответственно обнаженной частью тела никого ни удивишь и не оскорбишь. Но хватало и того восторженного рева и визга, которым зрители встретили чужую смерть.
— Могли бы и пощадить парня, — пробормотал я негромко, поднося кувшин. Чтобы во рту было не так мерзко. Но полупустой кувшин сыграл роль рупора, и сказанное про себя, услышал Шершень.
Здоровяк покосился на меня и уточнил:
— Давно в городе?
— Сегодня впервые. Только пришли. А что?
— Тогда понятно… — он перестал кричать вместе со всеми и присел рядом. Не забыв при этом цапнуть кувшин. Глотнул изрядно и передал Сивому. Старшой охранник тоже прислушался к разговору.
— Думаешь, жители Семипалатинска кровожадные твари, да?
Вопрос был риторическим, и я тактично промолчал. Мордобой прямо здесь и сейчас в мои планы не входил.
— Ошибаешься. Готов спорить, что сегодня на арене больше никто не погибнет, — сказал Шершень. Увидел недоумение и заинтересованность на лице Сивого, поправился: — По требованию публики. А эту гниду стоило не просто убить — четвертовать. Ни одного дома во всем городе нет, где бы он не напакостил. Вот и радуется народ.
— Даже так? Гм… И чем же он заслужил такую всеобщую ненависть?
— Чем?! — возмущенно рявкнул Шершень. Но вспомнил, что мы не местные, остыл. — Знаете, кто он? Это же проповедник! Слово «проповедник» здоровяк произнес с такой интонацией и брезгливым выражением лица, как интеллигент в пятом колене говорит «га*но».
Сивый, похоже, не понял вообще о чем речь, а я уточнил: