За всю свою жизнь я не плавал ни на чем, превышающем размерами прогулочный катер, поэтому имел весьма приблизительное представление о судовой архитектуре. Хотя, каюсь, должен был. Как-никак Вадим Ильин являлся автором романа «Дети капитана Ахава». Кстати, того самого, после выхода которого в переводе на испанский Давид познакомился с кабальеро Пересом-Реверте.

И вот четверть часа спустя я стоял в полутемном проходе, по обе стороны которого находились двери пассажирских кают. На мне по-прежнему была мокрая одежда и обувь, я стучал зубами и хотел жрать. Насколько понимаю, я находился в салоне первого класса. Можно было приступать к мародерству, но оказалось (вот проклятая чувствительность!), что рыться в чужом барахле не так просто, когда откуда-то доносится музыка. Звучала веселая джазовая пьеска первой половины двадцатого века, и мне сдавалось, что постановщику реалити-шоу, в котором я участвовал помимо своей воли, нравились дешевые контрасты. Тем не менее колени у меня дрожали отнюдь не от холода, а подошвы кроссовок словно приросли к полу, и потребовалось некоторое время, чтобы заставить себя сдвинуться с места.

Я шел по коридору, постепенно погружаясь в темноту. Мотив, одновременно разбитной и пугающий по причине своей неуемной издевательской мажорности, повторялся снова и снова, будто игла незаметно возвращалась к началу звуковой дорожки. Было что-то общее в этой изматывающей музыке и в чудовищной галерее Йооста – наверное, прежде всего противоестественность. А это затягивает, несмотря на омерзение и страх.

Чтобы избавиться от наваждения, я непременно должен был выключить проклятый патефон. Судя по шороху, сопровождающему музыку, звучал именно патефон. Я уже видел, где он мог находиться, – в каюте, расположенной по правому борту. Туда меня манила открытая дверь. Двери остальных кают были закрыты. По мере моего приближения громкость постепенно нарастала, пока высокие ноты не сделались пронзительными до болезненности.

К стене коридора приткнулся столик на колесах. На нем были расставлены два десятка чашек, наполненных кофе. Я втянул носом воздух и потрогал чашки. Они были еще теплые. Под салфеткой обнаружилось большое блюдо с пирожными. Можно было поклясться, что испекли их совсем недавно, не больше получаса назад… плюс-минус неизмеримая пропасть во времени, в которую провалился стюард и те, для кого предназначались пирожные и кофе. Не очень уютно себя чувствуешь, оказавшись поблизости от ее края, но мне уже было не до сантиментов, и я принялся поспешно набивать рот пирожными. Никогда не ел выпечки вкуснее.

Потом я глотал остывающий кофе, пока спазмы желудка не сообщили, что хватит. Уцелевшие пирожные я завернул в салфетку и забрал с собой. Неплохое начало, «Гавань». Вот бы и дальше так…

Но обольщаться было рановато. В открытую дверь каюты я заглянул медленно и осторожно, ожидая очередной пакости от Йооста или других весельчаков из команды «Голландца».

Насчет патефона я угадал. Насчет пакости, кажется, тоже. Потому как «vaio» был единственной вещью в той каюте, которая не вписывалась в антураж, выглядела вопиюще чужеродной и точно не принадлежала женщине, купившей билет на пароход. И хотя можно было усомниться в том, что ноутбук – тот самый, что пропал из кабинета Давида в «домике смотрителя», лично мне никаких доказательств не требовалось.

Несколько шагов до изящного столика, на котором стоял патефон, дались нелегко, будто сами звуковые волны оказывали сопротивление. В луженую глотку раструба хотелось воткнуть что-нибудь вроде осинового кола, но по причине отсутствия последнего я ограничился тем, что сбросил дегенеративно подпрыгивавший звукосниматель с вертящейся пластинки. Громадное облегчение – вот только надолго ли? Воцарилась тишина, в которой любой громкий звук показался бы кощунством. Я поймал себя на том, что стараюсь двигаться как можно тише, по-прежнему чувствуя себя здесь то ли воришкой, то ли незваным гостем.

Меня так и подмывало открыть ноутбук, но сначала все же надо было переодеться. Я осмотрел каюту. Гостиная, спальня, ванная, сортир. Неплохо, совсем неплохо. Я уважал тех, кто умел путешествовать с комфортом и мог себе это позволить, – вероятно потому, что сам не умел и не мог. Признаки недавнего (или давнего – смотря насколько разошлись края разорванного времени) присутствия женщины были очевидны и ощутимы, начиная от платья, брошенного на кровати в спальне, и заканчивая запахом духов, который не выветрился, несмотря на открытые иллюминаторы. Незнакомый цветочный аромат. Олеографии на стенах – сплошь романтические девы или парусники. Экзотические бабочки под стеклом. Набор мундштуков из янтаря и дерева. Шляпа, похожая на клумбу…

К сожалению, дама путешествовала без мужа или любовника, и я не нашел мужской одежды. Ну что же, в моем распоряжении была еще сотня-другая кают. Чтобы не повторять былых ошибок, я прихватил ноутбук с собой. В коридоре подумал: вот ведь как обернулось, когда-то хотел совершить морской круиз, и виделось мне это примерно так же: одноместная каюта, ноутбук под рукой, никакой суеты и куча времени для писанины. Пирожные и кофе – за счет заведения. Похоже, сбылась еще одна мечта идиота…

Дверь соседней каюты оказалась запертой. Следующая тоже. В третьей по счету я обнаружил то, что искал: открытый чемодан с мужскими вещами. Неведомый пассажир предпочитал куцые пиджаки, брюки-дудочки, штиблеты и бельишко хэндмэйд, которое показалось консервативным даже такому старперу, как я. Чужим исподним я все-таки побрезговал и решил, пусть уж лучше мое высохнет на мне. Из костюмов выбрал тот, что потемнее; хорошо, мужик оказался не мелок. Мимоходом глянув в зеркало, увидел там печальное недоразумение, нарядившееся под ранних «Битлз». В кармане пиджака звякнула мелочь. Я достал несколько монет, и в глазах зарябило от знакомых профилей Елизаветы. С некоторым разочарованием (не вполне понятным мне самому) я понял, что на сей раз обошлось без маяков и паролей, – это были обыкновенные пенсы чеканки начала двадцатого века.

Завернувшись в одеяло, чтобы согреться и поскорее высушить под брюками трусы, я наконец раскрыл ноутбук. То, что эта штука включилась, удивляло не больше, чем неостывший кофе и свежие пирожные. Послание от Давида висело в окне «Word», и я начал читать его, убеждаясь в том, что дьявол все равно всегда смеется последним.