Одноглазый зашелся в очередном приступе визга, отдаленно похожего на смех.
– Права… – повторил лысый. По-видимому, ему потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить, что это слово означает. Мое вмешательство наконец пробудило в нем определенный интерес. Он повернул свой шар для боулинга, смерил меня взглядом с головы до ног и сказал:
– Слушай, дедуля, а как насчет твоих прав?
Крыть мне было нечем. Но и признавать поражение не хотелось.
– Что-то он не очень хочет возвращаться.
Одноглазый начал приближаться ко мне, сплетя пальцы в замок и демонстративно похрустывая суставами. Когда он заговорил, голос оказался на удивление низким. Вместо хохота гиены я услышал нечто членораздельное.
– Ты, вообще, кто такой и откуда взялся?
Что на это ответишь? Рассказывать, откуда на самом деле взялся, – слишком долго и, по-моему, бесполезно, а складно сочинять на ходу, особенно в напряженной обстановке, у меня никогда не получалось. Я прикинул свои шансы на случай перехода конфликта в стадию рукоприкладства. Если проявить чудеса резкости, можно успеть треснуть бутылкой сначала одноглазого, а потом лысого. Но оставался еще водитель, который пока сидел тихо и ни во что не вмешивался. На фоне его темной фигуры плавала оранжевая точка тлеющей сигареты. И возможно, в кунге был кто-нибудь еще из верных друзей неведомой мне мамочки.
Но с чего это я так рвался защищать мальчишку? Да и было ли, от кого защищать? Не исключено, что «пижамы» желали ему добра. С возрастом мне все чаще кажется, что добро и зло – будто две колбы песочных часов, а песок внутри один и тот же.
– А ты бы хотел на его месте? – спросил вдруг лысый. Хоть и с большим запозданием спросил, но следовало признать, что он был прав. Кому охота возвращаться туда, где нет настоящей мамочки и никто не знает твоего имени?
– Чего стоишь? – рявкнул лысый на мальчишку. – Сегодня на ужин твои любимые вареники с вишнями. Ты еще успеешь.
– Не отдавайте меня им! – закричал слепой, явно адресуясь ко мне. – Это все брехня про ужин. Я их вообще не знаю! Я не хочу…
– Ну хватит, – добродушно перебил лысый. – Не валяй дурака,
Вы знаете, на меня, плешивого болвана, это произвело определенное впечатление. Я стоял, сжимая в руке пустую бутылку, и гадал, когда же перестану попадать в идиотские ситуации. Наверное, никогда. Видно, одним на роду написано быть Бендерами или Абрамовичами, а другим – закапывать свои денежки на поле чудес в стране дураков.
Поскольку пацан не послушался, лысый протянул к нему руку и тут же схлопотал тростью по пальцам. Я узрел в этом свидетельство того, что щенок не слепой, а лысый перешел к решительным действиям. Хлесткие удары тростью его, конечно, не остановили. Он сократил расстояние до минимума, вырвал у мальчишки трость и схватил его так, что больше тот уже не мог сопротивляться, хотя и пытался укусить. Это была профессиональная хватка, железная и беспощадная. Пацан матерился по-черному, а лысый посмотрел на меня с ухмылкой, словно спрашивал: «Ну что, папаша, теперь видишь, как ты ошибался?»
Я был вне игры. Одноглазый решил помочь напарнику. Они взяли пациента под локотки и понесли к машине. Темные очки упали на землю в паре метров от меня, но не разбились. «Пижамам» оставалось совсем немного, чтобы забросить вопящего щенка в кабину или в кунг, когда из темноты внезапно появился новый персонаж – и этот оказался колоритнее всех нас, вместе взятых. Не то чтобы он был броско одет или имел экстравагантную внешность. Возможно, при других обстоятельствах, в другое время и в другом месте, он бы не слишком бросался в глаза, но здесь выглядел так, что у меня заледенела спина – верный признак встречи с прекрасным или невыразимым.
В данном случае о прекрасном речи не было. Серое застывшее лицо без возраста. Рот, постоянно растянутый в улыбке, которая не вызывала ни малейшего желания улыбнуться в ответ. Глаза, похожие на дешевые стразы. Влажные на вид, прилизанные волосы, напоминающие шкурку водного млекопитающего. Но главное, незнакомец был одет как патологоанатом при исполнении служебных обязанностей. Руки, обтянутые латексными перчатками, он держал согнутыми в локтях и слегка приподнятыми, словно собирался приветствовать кого-то возгласом «Хайль Гитлер!» или готовился к вскрытию. Как выяснилось вскоре, со вторым предположением я практически попал в точку. В правой руке он держал ланцет.
При его появлении одноглазый поделился с напарником наблюдением: «Везет нам сегодня с клоунами!» – и снова заржал в своей неподражаемой манере. Впрочем, смеялся он недолго. «Патологоанатом» шагнул к нему и сделал одно стремительное и чрезвычайно точное движение, после которого смех сменился хрипом и бульканьем. Из перерезанной глотки одноглазого брызнула кровь. «Патологоанатом» увернулся от кровавого фонтана с изяществом танцора и невозмутимостью ветерана скотобойни и слегка развернулся, явно собираясь заняться второй «пижамой».
Лысый соображал немного быстрее своего коллеги и, кроме того, получил секундную фору. Он закрылся мальчишкой, прижав его к своему левому боку и почти придушив локтевым сгибом, а другой рукой извлек из кармана нечто напомнившее мне электробритву. Правда, почти сразу же до меня дошло, что это все-таки электрошокер.
«Патологоанатом» не останавливался ни на мгновение. Он двигался плавно и вкрадчиво, завораживая и меня, и намеченную жертву своим молчанием, жуткой окаменевшей улыбкой, а также хорошо ощутимым излучением маньяка, если вы понимаете, о чем я. Да, парень был из славной когорты всех этих…