— Кто это? — невольно сорвалось с моих уст, да еще и по-немецки, — быстро же я проникся окружающей атмосферой.

— Как — кто? — откликнулся кто-то из местных жителей, стоявший рядом. — Это барон фон Бремборт, наш бургомистр.

Итак, он оказался бургомистром, а маркизом де Ментье оказался граф Дементьев, то есть я. Ну да, помнится, папенька что-то говорил по этому поводу.

Бургомистр обнял меня за плечи, и кажется, если бы не боялся промокнуть, и вовсе удушил бы в объятиях.

— Маркиз, маркиз, — приговаривал он. — Ты вернулся, дружище! Это замечательно!

— Господин бургомистр! Господин бургомистр! Очень рад видеть вас! — произнес я, похлопав его по спине.

А что еще я должен был сказать?!

— Мартин! Серж, для тебя я просто Мартин! Мы же пили на брудершафт! — поправил меня фон Бремборт.

Послышался топот. Я поднял голову и увидел, что верхом на лошадях к нам направляются… русские гусары. Это были офицеры Марьинского полка. Того самого полка, что считался пропавшим без вести на западном фронте. Того самого полка, в котором служил и ваш покорный слуга. Того самого полка, из которого я ушел в отставку в чине поручика сразу же после взятия Измаила. Всадников было трое, два лейтенанта и подполковник. Подполковник, которого я знавал еще подпоручиком. Сашка Половецкий был на редкость жизнерадостным человеком, которого в любое время распирало от хохота. И это свойство его характера представлялось крайне странным, потому что насколько он был веселым человеком, настолько же и невезучим. Он шагу не мог ступить, чтобы с ним не приключилось какой-нибудь неприятности, и рта не мог раскрыть, чтобы при этом не засмеяться. Помню, во время учений перед взятием Измаила свалился Половецкий мертвецки пьяный перед шатром князя Дурова, командовавшего Марьинским гусарским полком. Ночью Сашка проснулся и решил малую нужду справить, да спросонок-то не разобрал, что находится под открытым небом. Он встал, раздвинул полы шатра, просунул между ними соответствующую часть тела и помочился. Афанасий Федорович в темноте не разглядел ничего и решил, что пошел дождь и его водяные струи через дырку в брезенте очень удачно ударили прямо в лицо маркитантки, которой князь попользовался и которую как раз искал повод выгнать. И все бы обошлось, если б Половецкий держал рот на замке. Так нет же, он начал размышлять вслух.

— А не справить ли мне и большую нужду? Хы-хы-хы! Или уж до утра потерпеть?

Удивительно было то, что он вообще дожил до утра. Но еще удивительнее было то, что князь Дуров простил его. Не скоро, правда. До самого штурма Измаила Половецкий ходил как в воду опущенный. Он полагал, что его карьере пришел конец и думал о том, как прокормит жену и троих детишек. Мы все сочувствовали ему. Но после взятия Измаила инцидент забыли, а карьера Половецкого резко пошла в гору.

И вот теперь он уже в звании подполковника скакал на коне в сопровождении двух молоденьких офицеров.

— Что случилось? Ха-ха! — рявкнул он. — Почему палили из пушек?! Гы-гы-гы!

— Половецкий! — крикнул я, все еще сжимаемый в объятиях бургомистра. — Сашка!

— Сережа! О-ха-ха-ха! — воскликнул он, спешился и бросился ко мне.

Барон фон Бремборт уступил меня. Половецкий промокнуть не боялся и сдавил меня так, что я всерьез испугался за ребра.

— Важной птицею стал, ха-ха-ха, раз позволили тебе, гы-гы-гы, вернуться! — произнес он и добавил: — Ну? С совой? Гы-гы-гы!

— Да нет… с котом, — ответил я, толком не понимая, ни к чему был задан вопрос, ни к чему я так ответил.

— С котом! О-ха-ха-ха-ха! Вы слышали! — Обернулся он к лейтенантам. — С котом!!! О-ха-ха-ха-ха! Гы-гы-гы-гы-гы! А?! С котом! Ха-ха-ха!

Офицеры хмыкнули так, как хмыкают на всякий случай, когда не понимают юмора.