— Куда торопиться? — уклончиво ответил Митька, поджигая свернутую в трубку газету.

— Во! — радостно закричал снаружи неугомонный Толян. — Ну, точно, как я говорил, там они. Жгут чего-то. Дымом-то как запахло.

— Брысь, — сказал начальственный голос и Толян затих.

— Эй, в танке!

— Ну, слышим, — ответил мужик, поглядывая, как Митька тихо движется вдоль стены, с бумажным факелом в руке.

— Вылазьте, — посоветовал голос. — А нет, обложим ветками, бензину плеснём, и привет.

— Это серьёзно, — сказал Акимушкин. — Гореть тут нечему, а вот в дыму долго не высидим. И что теперь делать?

— Делать нам особо нечего, — сказал мужик в чёрном пальто. — Остается народная дипломатия. Предлагаю нанести ихнему вождю словесное оскорбление, от которого он потеряет самообладание и совершит роковую ошибку.

— Наноси, дядя. Хуже не будет.

Саня, чувствуя себя героем Санта-Барбары, самым завалящим, из тех, которые редко доживают даже до конца текущей серии, изо всех сил пытался не утратить последние крохи самообладания.

— Пусть жгут, есть шанс, что огонь кто-нибудь увидит.

— Всякие бывают чудеса. Меня, кстати, Иван зовут. Иван Иванович Ермощенко, кузнец. То есть, натуральный кузнец, при молоте и наковальне. Ну, дома у меня кузня и прочие хахаряшки. Раритет, короче.

— Меня Саня, — сказал Саня, горячо пожимая мозолистую руку натурального кузнеца. — Александр Петрович Тимофеев, студент.

— А я Акимушкин Дмитрий, менеджер по продажам. Продавец, в общем, пылесосов фирмы Сименс.

— Это в салоне, что ли, фирменном трудишься, на углу Нахичеванской и Красных Воздухоплавателей?

— Точно, — подтвердил Митька, который, как Саня успел заметить, был не в восторге от своего социального статуса. — После дембиля, ну, вот и…

— А чего, — проявил тактичность Иван. — Тоже дело. Тепло, светло. Стоишь себе, такой весь продвинутый комсомолец, на груди табличка…

— Давай уж, Иван Иванович, приступай к народной дипломатии.

— Сейчас, — натуральный кузнец глубоко вздохнул, набирая в грудь побольше воздуха.

После первых его слов, за дверью наступила мёртвая тишина, которая не прерывалась, пока не прозвучали последние аккорды. Иван в сильных и образных выражениях охарактеризовал, как водится, самих осаждающих, их ближайших родственников, подробно остановился на медицинских аспектах происхождения всех вместе и каждого в отдельности. Предсказал их дальнейшую печальную судьбу, акцентировав внимание на некоторых её пикантных подробностях, и вообще, поведал много еще чего интересного. Лишь один раз, в самом патетическом месте, за дверью раздалось истерическое хихиканье, тут же заглушенное звонким звуком затрещины, прозвучавшим резко, как пистолетный выстрел.