– Как вам будет угодно, госпожа.

Несмотря на тяжелое экономическое положение, город готовился к Рождеству. На широкой Прахтштрассе уже стояло несколько деревянных ларьков, украшенных еловыми ветками, где торговцы разложили на продажу свой товар. Резные игрушки, свечи, разноцветные сладости и горячие каштаны, а на одном прилавке были даже сверкающие позолотой ангелочки, щелкунчики в парадной форме и всевозможные металлические заводные игрушки. Толпы детей в потрепанной одежде окружали прилавок с игрушками, впиваясь глазами в машинки и фарфоровые куклы, но продавец то и дело отгонял их.

– Хочу конфет, мамочка! Вон там малиновые леденцы!

Китти купила бумажный кулек с разноцветной, липкой карамелью, наказывая дочери на сей раз сосать осторожно. На днях она случайно проглотила малиновую карамельку и чуть не подавилась.

Под завистливые взгляды детей, не имеющих и гроша в кармане, Хенни, набив себе целый рот сладостями, пробиралась прямо по снегу за матерью. Они шли в ателье Сибелиуса Грюндига. Китти терпеть не могла всех этих нищих и попрошаек, мимо которых ей приходилось проходить, а сейчас, в преддверии Рождества, их было особенно много. Некоторые сидели прямо на снегу, подстелив под себя одеяло и накинув на плечи рваный платок. Китти набрала горсть мелочи и стала раздавать этим несчастным – бедняг отправили на войну, а теперь они сидели здесь – без рук, без ног, слепые или глухие. Вот она, благодарность родины. Как же жестоко их всех обманули.

А что, если бы Альфонс вернулся к ней калекой? Ах, она и думать об этом не желала.

Китти открыла дверь фотоателье Грюндига, раздался звон колокольчика. Почти вся мебель внутри была убрана, и маленькая пушечная печка распространяла в пустой комнате приятное тепло. Китти заметила, что ее картины все еще стояли у стены нераспакованными – значит, им было чем заняться.

– А, ну вот и ты! И малышка Хенни с тобой?

Из соседней комнаты вышла Тилли и взяла на руки девочку, тут же бросившуюся ей на шею. Приветствие было искренним, ведь Тилли была любимой тетушкой Хенни.

– Фу – какие у тебя липкие щеки, – засмеялась Тилли.

– Это малиновые леденцы, – гордо прошепелявила Хенни.

– Хочешь помочь нам?

Хенни очень хотела. Ей разрешили держать ящичек с гвоздями, пока мама и Тилли разворачивали завернутые в ткань картины.

– Это бумажная ткань с фабрики, – смеялась Китти. – Ее не могли распродать, вот я и взяла. Из нее получается отличная упаковка для транспортировки.

Аккуратно складывая коричневый материал, Тилли смотрела, как Китти расставляет вдоль стен свои картины. На них были изображены странные сочетания пестрых пейзажей и лиц, Тилли никогда раньше не видела ничего подобного. Это были лица солдат, можно было увидеть каски и фуражки. Все они были серыми или голубоватыми, с глубоко запавшими глазами, часто с перекошенными ртами.

– Боюсь, никто не захочет купить эти картины, – сомневалась Китти. – Люди находят их прекрасными, но это не значит, что они повесят такую картину у себя над диваном. Им нужно что-то для души и сердца. И кроме того, она должна подходить по цвету к мебели… Подержи, Тилли… еще выше… немного левее… очень хорошо.

Принесли лестницу, и Тилли достала из ящичка гвоздь. С любопытством Хенни наблюдала за тем, как Тилли взобралась на лестницу и несколькими ударами молотка вбила гвоздь в стену.

– Отлично! – воскликнула Китти. – Вы великолепны, фрау доктор Бройер!

– Не говори так, Китти. Мне до этого еще далеко.

– У тебя все получится, Тилли. Сначала закончишь школу, а потом будешь изучать медицину в Мюнхене. Я помогу тебе, я же обещала.