Хенни склонила голову набок, пытаясь понять, насколько серьезна угроза. Роза была внизу, на кухне, и не могла ее защитить. Рядом спала бабушка, и она, конечно, вмешалась бы, если бы та громко закричала, но бабушку не так-то просто было обвести вокруг пальца, ведь Лео был ее любимчиком.

– Я хочу поиграть, – заявила она. – Я буду ребенком, хорошо?

Взглянув на Додо, которая кивнула в знак согласия, Лео с облегчением произнес:

– Хорошо. Тогда садись в коляску, а я тебя повезу.

– Только не очень сильно, – потребовала Хенни.

В прошлый раз коляска опрокинулась, и Хенни упала на гору кубиков. Было очень больно, с тех пор она больше не хотела быть ребенком…

В другом конце коридора открылась дверь, и появилась мама Хенни. Она собиралась уйти и даже надела пальто. Это было свободное пальто из красной шерсти, длиной чуть ниже колен. К низу оно было так заужено, что мама Хенни походила на большой красный воздушный шар.

– Моя малышка, Хенни? Иди сюда, моя дорогая. Роза сейчас тебя переоденет, и мы вместе поедем в город.

На лицах близнецов читалось торжество. Наконец-то они избавились от нее! Хенни подбежала к маме, потянула ее за пальто и спросила, почему его воротник такой большой.

– Чтобы я могла его поднять, дорогая. Видишь? Вот так!

Воротник почти полностью закрывал голову, видно было только часть прически.

– А можно мне конфет?

– Только если будешь слушаться… Пошли, моя дорогая. Не шуми, у бабушки мигрень.

Китти забыла сумочку и побежала в свою комнату. Порывшись в ней, она подошла к письменному столу и, достав из потайного ящика немного денег, положила их в портмоне.

– Роза? Наденьте ей сапожки. И белое пальто с меховым воротничком. И шерстяную шапочку…

– Неееет! – запротестовала Хенни. – Только не шерстяную шапку, мама. Она так колется!

– Но на улице идет снег…

– А я подниму воротник. Как ты.

Китти взяла теплый шарф. Она до сих пор с ужасом вспоминала колючие шерстяные шапки, которые носила в детстве. Ужаснее всего были длинные шерстяные чулки, поэтому для Хенни она покупала только хлопчатобумажные.

Взяв дочь за руку, она спустилась с ней по лестнице. Холл уже был украшен еловыми ветками и золотыми бумажными звездами, которые сделали дети. Приближалось Рождество, наконец-то это будет Рождество без войны, но, похоже, и без ее любимого Поля. От него по-прежнему не было никаких вестей, и никто не мог сказать, здоров ли он и когда его наконец отпустят домой. Мама как-то тихо сказала, мол, это плохой знак, что он перестал писать. После смерти папы мама пребывала в мрачном настроении, говорила только о плохом и всегда ожидала самого худшего.