— Здравствуйте, — закричала Мария. — Как прекрасен мир в это утро!
— И вы, — галантно сказал адвокат, — самая прекрасная доля мира.
Ван ден Брукс крепко приветствовал её.
— Разрешите мне надеть на вас венок.
Он преподнёс цветы.
— Замечательно, — сказала она. — Они как будто живые.
— Видите, — сказал торговец Леминаку. — Я был прав.
Пока все трое прогуливались по палубе, гонг пригласил к столу.
Лопес прошёл мимо, не поздоровавшись.
— Господи, каким же тщеславным кажется этот испанец, — сказал Леминак.
— Нет, — ответил Ван ден Брукс, — это мечтатель. Однажды он, не думая, задушил девушку из Каракаса. Поэтому я взял его к себе на борт. Бедняга, никто не может его понять.
Он посмотрел на Марию. Она держала руки за спиной. Он немного подвинулся и увидел, что между её пальцами остались только два разреженных цветка.
«Прекрасно, — подумал он, — я знаю, где третий.»
Томми Хогсхед, куривший виргинскую сигару, сухую и чёрную меж белых зубов, тоже знал об этом. Он смотрел на беспечно удалявшегося испанца таким взглядом, каким я бы никогда не желал вам смотреть на человека, белого или цветного.
Глава VIII. Мистика Ван ден Брукса
Из-за жены блудной обнищевают до куска хлеба, а замужняя жена уловляет дорогую душу.
Тот, кто увидел бы, как тихо скользит «Баклан» по спокойным водам великого Океана, с медным блеском, и как иногда, во время бриза, белые паруса его раздуваются, и подумать бы не мог, что яхта Ван ден Брукса таит вовсе не радость жизни, божественную медлительность и грёзы. За несколько дней, так быстро пролетевших с момента отплытия из Кальяо, завязались интриги, зародились желания и вражда, которые появляются везде, где люди объединяются, проникая в сердца, утомлённые городом или одиночеством в пустыне или Океане. Тревожная фигура торговца не давала покоя взволнованному духу, так как всякий, кто имел дело с Ван ден Бруксом, ощущал какую-то неловкость от страха и удивления.
Тем не менее, ночь, рассыпавшая тысячу неизвестных созвездий, ласкавшая бризами, в которых аромат далёких лесов смешивался с горьким запахом Океана, тропическая ночь, подобно заре, казалось, смягчала сердце и дух. Леминак потерял свою обыкновенную горечь; Хельвен забыл ревность и подозрения насчёт направления, в котором движется корабль, который, по его словам, продолжал идти по обычному пути; Мария Ерикова вновь почувствовала себя ласковой и непосредственной молодой девушкой; что же касается профессора, тот он, позабыв о медицине, посвятил себя литературе, что, к сожалению, делали многие его собратья, которых не оправдывала опьяняющая пышность Тропиков.
Мягкость, с которой небо расстилалось над палубой корабля, едва ли располагала к разговору пассажиров, собравшихся за сорбетами и оранжадами.
Тем не менее Мария Ерикова, обратившись к доктору Трамье, выразила желание выслушать объяснение тайны Флорана.