Женя стоял на остановке и ждал троллейбус. Лямка давила, а сам портфель норовил слететь на землю. Но нацепить вторую лямку на плечо было бы как-то по-лоховски, так что приходилось мириться с неудобствами.
В принципе, у тети Тани на работе ему нравилось. Детский дом у него ассоциировался с каким-нибудь приютом в духе Оливера Твиста, роман про которого входил в список литературы на лето. Но детский дом, в котором работала тетя Таня, напоминал скорее приятный пансионат. В нем даже не ощущалась казенность, которая обычно сквозит из узких коридоров, однотонно покрашенных стен и жидких каш в столовой.
Там даже был зимний сад. Удивительно, что этот оазис прятался за оранжевыми неприступными стенами.
Сам зимний сад представлял собой репродукцию лесной опушки, с ручьем с живыми рыбками и полукруглым мостом, соединяющим два берега. Со стен смотрели портреты Пушкина, Толстого и картины Шишкина и Айвазовского.
Из невидимых колонок – оказалось, они были спрятаны в густых кустах искусственной травы – играла спокойная музыка.
У окон стояли большие клетки – скорее даже вольеры – с волнистыми попугайчиками.
Женя любил ложиться на зеленое покрытие, имитирующее луг, и смотреть в потолок. Его нирвану прерывали крики и гомон освободившейся после занятий группы – их путь пролегал как раз через зимний сад. Женя поспешно вставал – лежать у всех на виду ему было неловко. Толпа пролетала мимо – некоторые без особого интереса смотрели на Женю, другие, подбежав к вольерам, пугали попугаев и, громко хохоча, бежали дальше. Гогот, удаляясь, стихал. Воцарялась тишина. Женя ждал еще пару минут – на случай, если кто-то задержался и не побежал с толпой, а затем снова ложился и закрывал глаза.
– Че, кайфуешь? – неожиданно прозвучавший над его головой голос заставил вздрогнуть.
Женя приподнялся на локтях.
Над ним, улыбаясь, стоял парнишка.
– Гриша, – протянул руку он.
– Женя.
– Ты Танин, да? – оглядев его с головы до ног, спросил он.
– Ну типа того.
– Так типа того или Танин? – к Гришиной улыбке добавился прищур.
– Танин. Ну в смысле, она подруга бабушки моей.
Гриша был маленького роста и хилого с виду сложения. Он как будто перестал расти лет в 12, но лицом и, в особенности, руками он походил на 23-летнего. Женя помнил его ладони – костистые, даже острые. На них отчетливо проступала паутинка сосудов, как будто рука находилась в постоянном напряжении.
– Ну будем знакомы, Танин Женя, – Гриша улыбнулся и ушел.
Женя на автомате проверил карманы. Мама говорила ему, что в детдоме постоянно воруют. Добавляла, что многие из них уже начинающие карманники. Но ключи и мелочь были на месте.
Женя лег и закрыл глаза. Вроде местная ребятня не походила на рецидивистов. В школе он видел ребят и поотмороженнее. Воровство так вообще было бичом их класса. Уже даже избирался дежурный, который бы взял шефство над раздевалками. Наверное, первое, чем начинают помышлять дети – это воровство. Точнее, первым идет вранье, а уже за ним, чуть припоздав, воровство. Впрочем, вранье и есть своего рода воровство у правды, так что сильно они не разминулись.