Воспитатели тогда быстро заметили, что с их группой что-то творится – дети, степенно поглощающие на обеде манную кашу, сидели в тишине, изредка прерываемой перешептываниями и стуком столовых ложек. И те же дети, дружной вереницей идущие после обеда на сончас, не могли не вызывать подозрений у проницательного персонала.
Секрет был поведан – воспитательница, отсмеявшись, сказала, что слезы не заканчиваются, просто повзрослев, получить к ним доступ и вызвать их становится значительно сложнее. Те две девочки тут же разревелись. От обиды, что они весь день проходили в заблуждении.
Женя тогда очень хотел поспорить с воспитательницей, так как сказанное ею полностью рушило бабушкину теорию, а в то время авторитетность бабушкиных слов сомнению он не подвергал. Но поскольку та же самая бабушка учила его не спорить со взрослыми, он молча решил остаться при своем.
Тот самый список, составленный с детсадовским товарищем, со старательно выведенным печатными буквами первым пунктом, он принес домой. Он даже обскакал предыдущий Женин шедевр – аппликацию мамы, которую он три дня делал в детском садике. Долгострой длился не зря – в увековечивание маминого образа он вложил не только свою душу, но и украденную у кого-то гуашь и фломастеры. Нарисованная и подведенная к макушке стрелка сигнализировала, что этот непропорциональный человек с огромными красными губами и ногами-ниточками является не кем иным, как МАМОЙ.
Такие детские артефакты еще потом долго хранились в родительских шкафах и сердцах – в конце концов, со словами «вот каким ты раньше хорошим был», ими тебя попрекают, когда ты вырастаешь.
Мама показала этот список своим подругам на очередном домашнем застолье. Те, громко и не к месту хохоча (Женя тогда еще не совсем распознавал признаки алкогольного опьянения), постоянно трепали его кудри и целовали в щеки, оставляя красные помадные разводы, чем сильно его смущали. А потом сокрушались, что дети вырастают и перестают быть хорошими.
Мама на этом моменте почему-то с ними не спорила, и это заставляло Женю вдвойне самоотверженно доказывать, что уж он-то точно не перестанет быть хорошим.
Да он и сам искренне не понимал, как он может вырасти плохим.
Мамины подруги одобрительно кивали, грозили пальцами с яркими маникюрами и говорили Жене, чтобы он запомнил эти слова и почаще себе их повторял.
Допивая неизвестно какую по счету бутылку вина, они, спотыкаясь в прихожей и путаясь с выключателем, душились, вернее сказать, обливались духами, от чего у Жени резало в глазах и першило в горле.
Смотря мультики у себя в комнате, Женя часто слышал из прихожей отголоски фраз, некоторые из них повторялись особо громко и с завидной периодичностью. Закономерными были слова «кобели», «бабки», «жлобы», «мужики», «уроды» (последние два, кстати, звучали чаще всего и нередко в связке) и ряд других – либо запретных, за произнесение которых при бабушке или в садике неминуемо ждали последствия, либо и вовсе незнакомых. Пару раз он слышал имя папы и сразу прислушивался, приглушая телевизор, но разобрать что-то членораздельное у него не получалось.
Женя еще тогда себе пообещал, что ни сейчас, ни когда вырастет, он не будет вести себя таким образом, чтобы взрослым тетям могло прийти голову назвать его такими обидными словами.
Входная дверь захлопывалась, и это означало, что Женя теперь предоставлен сам себе вплоть до самого утра.
Но были в таких моментах и плюсы: по-видимому осознавая огрехи воспитания и вину, мама всячески пыталась эту самую вину загладить, давая Жене полный карт-бланш, заключающийся во вручении спрятанного где-то новогоднего набора конфет и неограниченном просмотре мультиков на кассете. Получить сладкий новогодний подарок на полгода раньше – вряд ли кто из его сверстников мог тогда этим похвастаться. Полночи Женя с упоением сидел в растущей куче из фантиков и смотрел «Тома и Джерри».
В один из таких дней мама пришла не одна. Из-за закрытой комнатной двери он услышал глухой хлопок двери входной, сопровождающийся маминым смехом и приглушенным мужским басом.
Женя помнит тот день, вернее ночь – он запрыгнул под одеяло, схватившись за его края, и вслушивался в происходящее в прихожей. Он старался услышать, о чем они говорят, но из-за закрытой двери сделать это было трудно.
Дверная ручка его комнаты повернулась, и в комнату пролился свет. Женя хотел притвориться спящим, но не успел.
– Женя, познакомься! – мамин голос звучал громко и вызывающе. – Это дядя Миша, – взмахнула она руками в сторону топтавшегося у двери мужчины, как это делают в цирке, когда, желая привлечь внимание публики, представляют новый номер.
Вот так в их жизни и появился дядя Миша.
Дядя Миша представлял собой улыбчивого мужика лет 45, с задорно бегающими глазами и седой щетиной. Голова его была выбрита – хотя, насколько знал Женя, мама никогда не любила такие стрижки. Зато он был коренаст и крепко сложен, хоть и слегка полноват – наверное, бывший спортсмен.