Пару ночей Женя прорыдал лицом в подушку.
Он все ждал, что дядя Миша придет (где-то недели за две до инцидента мама дала ему вторую пару ключей от квартиры), громко расскажет какой-нибудь анекдот, смысла которого Женя не поймет, но искренне и по-детски рассмеется, а затем сядет за кухонный стол и расскажет, что злая тетка теперь в психушке, где ей и место, и что теперь ему ничего не мешает остаться жить с ними.
А потом, когда восторг уляжется, с дедморозовским выражением лица достанет из-под стола подарочный пакет, который неизвестно как у него получилось незаметно пронести. Женя откроет пакет, а там будет одеколон. Для него. Тот самый, как у дяди Миши.
Но дядя Миша так и не пришел.
Окошко открылось, явив миру улыбчивое лицо добродушной тетушки предпенсионного возраста. Она напоминала школьных уборщиц и гардеробщиц – те же яркие, бутылочно-синие тени на глазах и странноватая прическа.
– Добрый день, молодые люди, – улыбнулась она, сверкнув золотым зубом.
Жене не нравились ломбарды. Было в них что-то злачное. Какой-то вокзально-наперсточный душок. Даже если ломбард поставить посередине площади, через минуту из-под земли появятся пьяные мужики, которые, пошатываясь, побредут к его мутно-желтым окнам, как мертвецы из фильмов Джорджа Ромеро.
Трудно посчитать, сколько доходящих или уже дошедших до точки лиц видели эти стены.
Студенты – и то в лучшем случае. Гопота, алкоголики, наркоманы. Золотые украшения в немытых руках с нестриженными ногтями. Диссонанс. Оксюморон.
Но сейчас их тут нет. Зато стоят двое – высокая, с поджатыми губами женщина и нескладный настороженный ребенок с руками в карманах. «Вот уж действительно, пути неисповедимы», – думал Женя, наблюдая, как склонившаяся над окошком мама кладет в пухлую руку приемщицы обручальное кольцо.
Категорию можно расширять. Студенты – и то в лучшем случае. Гопота, алкоголики, наркоманы и безработные разведенки.
Женя краем глаза успел рассмотреть внутреннее убранство ломбарда, пока загораживающая его своим тучным телом приемщица потянулась за увеличительным стеклом.
На полу лежали ковры, а утыканные полками стены пестрили шкатулками. На столе россыпью лежали золотые цепочки разной длины и толщины. Все это напоминало пещеру Алладина. Не хватало только, чтобы принявшее обручальное кольцо окошко с шумом захлопнулось, больно прижав пальцы, а ступеньки под ногами превратились в зыбучие пески. Приемщица даже напоминала Джина и по комплекции, и по характеру. Она шутила, была добродушна и весела. Наверное, на нее так влияли украшения. Они действуют на женщин гипнотически – наверное, продавщицы в цветочных магазинах светятся по этой же причине.
А может, она просто выпила. Иначе зачем уже в четвертый раз добавлять приставку «мои хорошие»?
– А еще цепочки и сережки, – поставив на прилавок сумку, мама достала сложенный в несколько раз газетный кулек.
Обратно шли молча.
– Ну ты ведь не жалеешь? – глядя себе под ноги, спросил Женя. Хотелось, чтобы мама сказала нет как можно беззаботнее и увереннее.
Как назло, мама молчала.
– А зачем мне обручальное кольцо уже? – ответила она, когда они уже переходили дорогу. – А сережки я все равно не ношу. Боюсь потерять.
Женя интуитивно посмотрел ей на уши. Мамины мочки без привычных сережек были красные от мороза и выглядели беззащитно. А ведь она без них и из дома не выходила.