Гриша даже не посмотрел на нее. Вместо этого он повернулся к Жене.
– На, ебни тоже.
Женя с удивлением посмотрел на протянутую ему гитару – вернее, на то, что было ею каких-то полминуты назад.
– Я? Зачем? – Женя сделал шаг назад.
– Бери! – хрипло закричал Гриша.
Женя, не поднимая глаз, послушно взял гриф с болтающимися на него конце кусками дерева. Он еще не видел Гришу таким. Тот тяжело дышал и кашлял, хотя Женя не помнит, чтобы у него раньше была одышка.
Женя делал вид, будто прицеливается перед ударом. Он ждал, что эта непонятная и чуждая Грише истеричная пелена спадет, и со словами «Ладно, забыли» он заберет у него пока что еще узнаваемые останки музыкального инструмента. Но Гриша и не собирался.
– Бей, – подавшись вперед, заорал он.
Женя старался не смотреть на прижавшуюся друг к другу парочку. Струны жалобно звенели и впивались в руку, когда гитара ударилась о скамейку.
– Сильнее! – кричал Гриша. – Ты че как баба!
Женя надеялся, что эти двое видят, что его заставляют это делать. Что он такая же жертва обстоятельств, как и они.
Женя заносил гитару и бил о скамейку снова и снова.
Земля вокруг напоминала лесопилку из-за рваных и ломаных щепок. Светлых – от гитары и зеленовато-голубых – от скамейки.
Дрожащими руками Женя аккуратно положил гриф на край скамейки – как будто в этом огрызке с торчащими в разные стороны струнами мог быть еще какой-то толк. Женя испытывал смешанное чувство стыда и эйфории. Уши горели, но он чувствовал, как в его руки вложили силу и власть. Власть над людьми. Даже над старшими, такими, как сидящий на скамейке парень. Внутри гулял целый вихрь чувств. Сила, помноженная на безнаказанность, задела и пробудила в нем какие-то доселе неведомые чувства, мысли и желания.
Весь следующий день он огрызался тем, кто ему не нравился. Он как будто понял, что до этого жил неправильно. Опускал глаза там, где надо было смотреть, молчал там, где надо было отвечать. В голове сразу промелькнули десятки ситуаций, где он, «Новый Он», теперь мог поступить по-другому.
Плохие поступки очень сплачивают. Гриша знал это. Он как будто поставил его с собой на одну ступень. Сравнял их. Теперь уже никто не скажет, что примерный гимназист связался с компанией оторви-да-выбрось ребят. Пусть их не вводят в заблуждение его чистые кроссовки и глаженые футболки. Он такой же, как они. Ничем не лучше. Все, что их отличает – наличие у одного из них взрослых мужского и женского пола, называемых родителями.
Для Гриши он был как дорогой конструктор, набор «сделай своими руками». Грише было приятно делать своими руками себе подобного. Сделать из Жени себе подобного было его местью всем состоявшимся и счастливым семьям.
Женя как будто поднялся на ступень к Грише. Или спустился. Но что несомненно – стал ближе. Это было его боевое крещение.
Если гадость делает один человек – это, несомненно, гадость. Если же ее делает несколько человек или хотя бы двое, эта гадость приобретает оттенок идейности. У нее сразу обнаруживается смысл и находится замысел.
Они не торопясь шли по тротуару. Сердце все еще бешено билось. Гриша же был спокоен. Он вернулся в свое обычное состояние. Глядя на него, было трудно поверить в случившееся какой-то час-два назад.