– Становитесь, где пожелаете. Если у кого не будет овса или сена – притащим из других дворов.

Остальные приглашают верховых казаков в гости: кто двоих, а кто и четверых. Один, чуть под мухой, зовет всех к себе на крестины. Не замечаю враждебных или опасливых взглядов, какие нередко ловил на Подолье и даже Херсонщине. Нас тут понимают и не боятся. Не боимся и мы – люди искренне болеют за наше дело и это наполняет сердце каким-то щемящим теплом. Смотрю на лица казаков, изученные за годы войны вдоль и поперек, и понимаю: у них на душе то же самое.

Выясняю, что Матвеевка принадлежит к организации Холодного Яра, чей штаб находится в Мельниках, в полутора десятках верст. Крестьяне служат в действующей сотне, которая по первой тревоге выходит на соединение с такими же отрядами других сел, или сотне резервной – она выступает лишь при необходимости.

Сигнал подают ударами колокола: два поднимают действующую сотню, три – обе разом. В набат бьют только при нешуточной угрозе или общей мобилизации – тогда должны выйти все, у кого есть оружие. В любое время кто-нибудь стоит в карауле с оружием и если в округе послышится колокольный звон, начинает трезвонить сам.

А вот расположенные за лесом Чигирин, Суботов, Новоселица, Ивковцы, хутора вокруг них и некоторые села на том берегу Тясмина – это уже владения Коцура, бывшего каторжанина[36]. В прошлом 1919 году его партизаны сколотили было Чигиринский полк, который пристал к большевикам и дрался против армии Украинской Народной Республики.

Вскоре, однако, они передумали, бросили фронт и учредили отдельную державу под красным знаменем. Комиссары в «советский» Чигирин не показывали носа – признавая по обстоятельствам того времени ревком, составленный главным образом из украинских патриотов, попавших под влияние батьки Коцура. Когда Украину захватили белые[37], «республика» выстояла, потому что рядом держал оборону Холодный Яр во главе с Василем Чучупаком – по духу вполне националистический[38].

Пока чигиринцы воевали в Красной армии, холодноярцы были отдельной частью в армии УНР[39], а когда мы отходили на запад, пробились в родные места и тут засели[40]. Идеологическая рознь прервала между ними какие-либо связи. Еще недавно то и дело происходили стычки, вина за которые всегда лежала на боевиках Коцура, – а теперь его вооруженная до зубов республика затаилась и ждет развития событий[41].

Несколько парней из Матвеевки, охочих до чужого добра, прибились к чигиринской «гвардии» и обходят родные хаты десятой дорогой – здесь их ждет короткая расправа и пуля в лоб.

Вечером возник небольшой конфликт. Крестьян возмутил приказ выставить дозорных:

– Вы ж измученные! Спите спокойно. Как-то бережемся – убережем и вас.

Сошлись на том, что они станут в карауле у села, а наша кавалерия в разъездах.

Ночью люди Коцура разоружили патруль черноморцев[42], расположенный на хуторе со стороны Чигирина, забрали пулемет. Матвеевские крестьяне глубоко возмущены и ведут речь о том, что хорошо бы сейчас объединить силы и уничтожить врага[43]. Но у Деда другие планы, поэтому Запорожская группа идет дальше.

Отрезок пути до Головковки преодолеваю на тачанке – еще в Херсонской губернии вздумал скоротать на ней долгий ночной переход, заснул и отморозил пальцы на правой ноге. Нога распухла и обуться я уже не могу.

В Головковке мне совсем плохо. Лежу в хате, окруженный заботой гостеприимных хозяев. Приходят офицеры, делятся впечатлениями: от края села – великолепная панорама Медведовки, Тясмина и побережья Днепра. Над кронами деревьев виднеется купол Матронинского монастыря. Окрестности – маленький Кавказ: холмы, балки и всё покрыто лесом.

Потом рассказывают, как в штаб группы приехали гонцы с приглашением командующему и всем офицерам на свадьбу атамана Богдана, куда-то под Александровку[44]. Дед отпустил кое-кого из подчиненных, чтоб гульнули и разведали, что там и как. Слава о дерзких налетах Богдана на коммунистов и белогвардейцев дошла до нас еще в Матвеевке. Обращаемся к хозяину. Тот, бывший гусарский вахмистр, хорошо знакомый с военным делом, охотно рассказывает.

– Что за Богдан, фамилия у него такая или псевдоним? – спрашивает один офицер.

– Он, видите ли, незаконный сын – мать его была сирота, девица. Ушла батрачить в Чигирин и принесла его оттуда, а когда допытывались, где взяла, говорила: «Бог дал». Потому, вроде бы, его так и прозвали.

Жил парень в нищете, а вырос орлом. Забрали в армию, вернулся с унтер-офицерскими лычками. А как началась у нас тут свалка, пошел выкидывать коленца. Ох и залил же он москалям горячего сала за шкуру! Слава о нем разнеслась – атаман Богдан! А войска-то всего два человека: он и ездовой, тоже малый не промах. И тачанка с парой добрых лошадок – на ней стоит пулемет Кольта[45], а у крыла привязан немецкий легкий миномет. У второго ручной пулемет Льюиса.

И вот подкрадутся они ночью к станции какой-нибудь, где полно поездов, солдат – особенно, когда большевики отступали, а потом деникинцы – и давай воевать! Богдан левой рукой из кольта стреляет, правой мины заряжает и пускает. Напарник из льюиса строчит. Те палят во тьму куда попало и такой бой завязывается – будто схлестнулись две дивизии…

Конечно – паника. Бросают всё и удирают, кто на поезде, кто пешком. А Богдан заглянет на пустую станцию и едет в село по соседству. Будит мужиков пулеметом и посылает забрать вещи и оружие. Если в дело надо побольше людей, один шепнет другому, и к нему полсотни удальцов прискачет – наших ребят только позови. Но предпочитает всё же сам.