Едва ли вы, дорогой читатель, когда-нибудь обращали внимание на то, насколько подозрительно ведут себя большинство людей, во всяком случае, на улице. Помню, как-то в Питере, один, без подстраховки, жду очередного доставщика на бульваре у метро «Чернышевская», притом жду уже больше двадцати минут.

То, что я жду не внутри метро, а снаружи, означает, что иностранец не появляется третий день подряд, очень плохой признак. В связи с этим мнительность моя сильно возрастает. Я ловлю себя на том, что стараюсь не привлекать к себе ненужное внимание. Если вы ждете кого-то по невинному поводу, вам такое и в голову не придет, правда?

Если посланца взяли на границе и он раскололся, то в этом скоплении людей, как и я, чего-то ждущих, сейчас от трех до полудюжины филеров, и я, человек относительно опытный, должен их запросто вычислить, они не могут вести себя стопроцентно естественно. Но, боже мой, неестественно ведут себя все!!!

Один ест мороженое так, словно участвует в соревновании на продолжительность поедания мороженого (соревнуются же, например, кто потратит больше времени на то, чтобы проехать на велосипеде пять метров). Он касается языком своего эскимо только затем, чтобы не дать упасть на землю уже растаявшей капле. Кто в здравом уме так ест мороженое?

Другой подобен шпиону из мультфильма: темные очки, надвинутая на уши шляпа, то выглянет из-за столба, то снова спрячется. Впрочем, как его раз смело можно исключить из числа подозреваемых.

Юноша с тем самым дефицитным незапоминающимся лицом уже минут пятнадцать читает в книге одну и ту же страницу, причем держит книгу гораздо выше, чем обычно держит человек, читающий стоя, зато так ему удобнее бросать взгляды поверх страниц.

Мимо тетки, которая совершенно не ищет никого глазами ни среди входящих в метро, ни среди выходящих, прохаживается взад и вперед мужчина лет пятидесяти в нелепом коричневом костюме (не может быть, чтобы такие шили всерьез) и синей рубашке. Весь его облик говорит: «Да, пью, но не в служебное время, а на работе я как стеклышко». Он пытается делать вид, что незнаком с женщиной, но, проходя мимо, всякий раз что-то ей говорит, стараясь не шевелить губами.

И так буквально каждый. Где новый Брейгель, способный изобразить этот пандемониум! Самое интересное, что я ошибался, ни одного шпиона среди этих людей не оказалось. По крайней мере, по мою душу.

Когда я уже твердо решил уходить, вдруг появился человек с условленным пакетом и как-то сразу, еще до того, как я развернул ответный, вычислил в толпе меня. «Ага! – подумал я. – Надо делать выводы». Но, деваться некуда, я обменялся с ним дружескими словами, мы похлопали друг друга по плечам, и мимо человека, который уже двадцать пять минут изучал программу телевидения на газетном стенде (попробуйте сами, засекая время, а потом скажите, подозрительно это или нет), повернули на улицу Петра Лаврова. Ни одна душа за нами не последовала.

Мы говорили о совершеннейших пустяках, и лишь когда дошли до дома, где, как гласила мемориальная доска, жил Лесков (кстати, что заставляло Николая Семеновича жить в таком низком первом этаже, что он в этом находил хорошего?), я стал расспрашивать своего спутника, ражего и рыжего француза, о причинах задержки. Оказалось, где-то в Швеции (многие доставщики следовали из своих стран через Данию, Швецию и Финляндию) у него сломалась штанга, прикрепляющая его дом на колесах к автомобилю. Вся эта конструкция была какой-то редкостной автофирмы, «Берлие», что ли, и два дня ушло на поиск замены.

Как-то раз, в том же Ленинграде, мне удалось оторваться от слежки, не воображаемой, как у «Чернышевской», а самой несомненной. Хотя и не такой суровой, как в Киеве. Уж не помню почему, контакт должен был произойти в крайне неудачном месте – около гостиницы «Москва», напротив Лавры. Я встретил там двух молодых парней, норвежцев. Их звали Видкун и Хуго (почему-то засело в памяти). Они путешествовали вдвоем и, боюсь, неспроста, но об этом я старался не думать. Пока мы по кругу обходили площадь, направляясь в Лавру, нас обогнал Евгеньич. К моему неудовольствию, через плечо у него была перекинута какая-то торба – довольно нелепая, по правде сказать. Это был сигнал опасности.

Что было делать? Сначала мы с норвежцами зашли в некрополь восемнадцатого века, там удобно наблюдать за публикой. Одного филера я вычислил довольно быстро, это был смышленого вида блондин в чем- то светлом, а вот его напарника – его не могло не быть – зрительно вычислить не сумел. Мы прошли во двор Лавры и уселись там на скамейке. Я предупредил своих спутников, что сидеть будем долго. Мы действительно просидели там, мучительно придумывая темы для разговора, минут сорок, что было конечно же бессмысленно. Когда солнце переместилось и наша скамейка вышла из тени, я понял, что гебуху нам не пересидеть.

Блондин терпеливо прохаживался по аллее, изображая поэтического мечтателя. Через какое-то время я сообразил, где прячется второй. Блондин его, разумеется, все время видел и даже наверняка принимал от него и посылал ему какие-то неуловимые для меня знаки. Я же его визуального контактера видеть не мог по простой причине: тот отирался в отверстых вратах Троицкого собора, ни разу не высунувшись настолько, чтобы попасть в поле зрения своих поднадзорных.

Борясь с раздражением, я сказал норвежцам, что разгрузку они сегодня делать не должны, что завтра у нас будет новая встреча, а пока что нам придется капельку погулять. Вышли мы не на площадь, а к Обводному каналу, повернули направо и зашагали. В это трудно поверить, но наша прогулка продолжалась шесть часов, и расстались мы уже у метро «Черная речка». Последние три часа я никакой слежки за нами больше не чувствовал – то ли соглядатаям надоело, то ли, что более вероятно, они нас потеряли где-нибудь в Гостином дворе. Норвежцев я оставил ни живых, ни мертвых. На следующий день все у нас прошло как по маслу.

Уверен, кстати, что всякая слежка дело тяжелое, особенно когда, сидя в машине, приходится проводить часы в напряженном вглядывании в одну точку. Я это оценил, когда сам оказался в похожей ситуации. Однажды мы по каким-то причинам не смогли принять груз в Ленинграде и объяснили симпатичной датской паре, у которой по расписанию впереди еще была Москва, что наша машина будет их ждать через пять дней в определенный час на девятнадцатом, кажется, километре Минского шоссе вскоре после выезда из Москвы за кольцевую дорогу, прямо у верстового столба.

Машину нашу они в Ленинграде видели, с ее опознанием трудностей у них возникнуть не могло. Все, что им оставалось, это замедлить ход, подъезжая к указанному месту. Из Москвы они должны были ехать в направлении Смоленска и Бреста. Ко дню их отъезда мы, естественно, тоже были в Москве. У датчан был приметный голубой пикап на необычно высоких колесах с прицепным белым фургоном, так что даже издали их трудно было спутать с кем-то еще.

Заметив их приближение и заметив, что они нас заметили, мы должны были тронуться с места и ехать вперед, а они – послушно следовать за нами. Перекидку мы хотели произвести в Переделкине. Если же мы не трогались с места, они должны были остановиться метрах в тридцати впереди нас, после чего я бы подошел с ведром или с «крокодилами». Все почти естественно, автомобилист просит о чем-то автомобилиста. А на самом деле назначает новое место. Это мы придумали на случай непригодности Переделкина по какой-то причине.

Ехать гуськом много километров невозможно, но для таких случаев на трассе у нас было припасено несколько точек, по ряду признаков удобных для того, чтобы передний мог здесь остановиться, дождаться заднего (либо задний мог догнать переднего) и произвести быструю перекидку.

Обычно такие точки мы выбирали между двумя седловидными понижениями дороги. Их список и точное описание мы вручали Кнуту каждую весну. Значились в этом списке и два-три места, где несчастные чужеземцы могли спрятать груз прямо в придорожном лесу или лесополосе. Каждый год по весне мы специально изучали трассы, обновляя удобные точки.