С тех пор я старался часто пересекаться с Глебом. Капитан пытался мешать, грузил занятиями. Даже ставил во фрунт царя, за нарушение режима. Ведь не подчиниться своему же уставу потешного полка я не мог. Поэтому шут часто не успевал много рассказать.
Лишь с началом игр в футбол Капитан немного ослабил диктат. Вот вчера, наконец, когда искали сбежавшего Ваську, я в овраге поговорил с Глебом обстоятельно. Он верный данному обещанию следить за Борисом Голицыным донёс мне о его афере с кладом в Китай-городе. Видно Майор из того времени узнал, где будет зарыт клад на Варварке, вот и попытался купить нужный дом. А когда хозяин, гость суконной сотни, отказал ему, он подослал поджигателей. В огне погиб сам купец и почти все слуги, с десяток душ, спаслись лишь его жена и дочь. Голицын уже у них купил пепелище, куда потом с неделю не пускал никого, даже приказных из Кремля. Глеб, помня мою просьбу следить за кравчим, смог разузнать кое-какие обстоятельства покупки пожарища через убежавшего от купца пацанёнка. Потом отыскав и подпоив беглого Голицынского холопа, Фролов выведал, от чего так трясется над пожарищем боярин. Бывший дворовый Бориса Алексеевича боялся за свою жизнь и топил свой страх в хлебном вине. Ведь всех холопов и приказчиков, кто копал и вывозил найденное серебро, Майор либо утопил, либо сослал в дальние свои деревни в степном крае, вырвав языки. Шут обещал беглому царское покровительство и защиту. Теперь и пацанёнок, и горе-кладоискатель хоронились среди нищих у Фроловских (Красных) ворот земляного города, но готовы были на дыбе подтвердить свои показания.
История для меня показалась дикой. Я в неё не особо поверил сразу — Майор, всё-таки был свой человек, из моего времени. Но шут заранее догадался привести холопа, который и показал мне монетку, один в один походящую на те, что получил от Голицына на именины. На вопрос насколько велик был клад — рассказали царю о пяти горшка полных монет. У меня в голове не укладывалась, как мой современник за серебро решился на убийство стольких людей. Если оно нужно для прогрессорства, то достаточно было сказать мне и царской властью клад смогли бы изъять легально. Начитанный Глеб подтвердил мне, что была в Уложение лазейка на это. Неужели только ради денег Борис убил? И не словом, ни взглядом не выдал себя.
Стало страшно — показалось, что при необходимости Майор так же пожертвует и мной. Не дай боже стать на пути его! С того момента царь стал подозрительно посматривать и на Капитана с Химиком, и даже на Учителя. "Ведь все они в одной команде, а я здесь случайно. У них цель есть, они готовились, планировали, а теперь вынуждены исправлять игру незваного в попаданцы дилетанта". Вспомнились странные взгляды Майора на царя, непонятные переглядывания с перемигиванием вселенцев, когда я вроде не должен был то заметить. А ведь думал, что они меня приняли, что я в команде.
Распалил себя так до полного испуга Петра. Его сознание стало сразу подкидывать варианты уничтожения остальных попаданцев. Чрез силу утихомирился. "Нет, хватит мозги себе размножать. Мало шизы, ещё и паранойю заработаю с детства. Надо бороться, Петя! Надо. Нужны они нам все. А что до использования — пусть! Пусть думают, что играют меня. А мы будем играть их! Будем, дядь Дим!" — я потряс головой — "Вот, теперь уже по-настоящему с сам собой разговариваю, не деля сознание!"
Хлебнул ещё сбитню и стал дальше ждать. Но напрасно я вглядывался в кусты. Не пришёл ко мне мой верный шут.
Глава 11
После небольшого перекуса настало время отправляться нам обратно во дворец. Зотов же засобирался в Измайлово на государев стекольный завод. После короткого совещания решили идти туда всем полком и там оставаться до вечера. Апраксин ускакал в Преображенское предупредить матушку, обещая вскоре нагнать нас. Походом остался командовать один Головкин.
До Черкизово добрались довольно быстро, срезали угол через поля. Там на заливном лугу, где в моем времени располагался стадион "Локомотив", устроили привал. Заходить в село и, особенно на летнее подворье к Крутицкому митрополиту, мне совершено не хотелось. Был он близок к новому главе посольского приказа и, следовательно, царевне Софье. Помогать нам он не сильно горел желанием — только заступничеством патриарха и спаслись.
Навстречу с Брюсом я пошел один, с малым караулом потешных. На крутом берегу Сосенки, там, где она делала резкий поворот на юг и вливалась в пруд, стоял небольшой дом, огороженный низким, не выше человеческого роста, частоколом. С запада от деревни его отделяла вода и обширный луг. К востоку от него начиналась небольшая роща, за которой вдали виднелись крыши измайловского дворца и главы достраивающегося собора. Само село и митрополичья усадьба находились от обиталища Брюса на восточном берегу обширного пруда по обеим сторонам Стромынки.
Пошли пешком и напрямик. Добираться на противоположный берег пришлось по шатким мосткам из пары тонких бревен. Отмахиваясь от августовских оводов, чуть было не свалился в речку. Хорошо один из робяток вовремя спрыгнул в воду и поддержал царя. Пока поднялся на берег, я основательно упарился.
Обойдя острожек, вышли к воротам. Там, сидя на самом солнцепеке, дремал один из приписанных к Яшке монахов. Признав в подходящей к нему группе дворовых царя, он вскочил, дернулся было предупредить кого-то, но потом, видно, решил, что уже не успеет, и просто замер в поклоне. На шум из-за забора вышел здоровенный детина и пробурчал, что в острожек позволено кроме государя входить только по пропускной бумаге от князя. Пришлось подчиниться. Проходя внутрь частокола, бросил сопровождающим: