Глава 7

Полный безразличия, я рассматривал свою перебинтованную правую руку, когда в палате появился радостный и счастливый поручик Лавлинский. Влетел, исторгая запахи пшенки и валерьянки. Одетый в белый халат, он нес перед собой на вытянутых руках пожелтевшие от времени ремни. Пышные усы лихо топорщились, открывая белоснежные зубы в приветливой улыбке. Курчавый чуб подрагивал при каждом пружинистом шаге.

Совершенно счастливый идиотский вид. Гвардеец, одним словом.

– Хорошо, что вы пришли, сударь, – кивнул я ему, ничуть не удивляясь. – Сделайте милость, поручик, убейте меня.

Гвардеец перестал улыбаться.

– Я не могу, барин. Это же каторга сразу.

– Полно вам, сударь, а это не каторга? – прошептал я, делая круг рукой. – Тут ананасов нет. Молока – и того нет.

– Молоко есть! – сказал здоровяк и заулыбался. – Оленье. Жирное. Полезное. Хочешь, барин, принесу? У меня все каюки знакомые! И я это. Санитар. Из простых мы, рязанских. Поручиком никогда не стану, – белобрысый детина опечалился ровно на секунду. – Даже если война.

– Печально, – вздохнул я.

– Нисколько! Связать бы вас надо, ваше благородие. Уж ты не серчай, сердечный, я не со зла. Места на тебе живого нет, но мы уж как-нибудь.

– Постой.

– Да, барин? Молочка?

– А имя-то у тебя есть, санитар?

– А то как же. Имя, оно даже у собаки есть. Или быка, например. Гришкой меня мамка звала, пока в армию не забрали. А тут имен, барин, нет, сам знаешь, одни звания. В армии человеком стал – санитаром, женился. Опять же у спирта служим. Хорошо! – здоровяк подмигнул мне. Утешительно. Подбадривающе. Как человеку без шансов. Я хрипло кашлянул. Запершило в горле. Сглотнул комок.

– Мне бы, Григорий, револьвер.

Санитар замер и перестал прикладывать ремень в пазы кровати. Шмыгнул носом. Утерся грязным рукавом.

– Убийство задумал, барин?