Опишу, пожалуй, для начала ее волосы… и впрямь, ведь невозможно же начать с чего-то другого! Волосы ее были словно виноградная лоза в Тартаре — лоза, что растет в ночи, тянется из мест столь темных, что о солнце туда доходят лишь слухи. Они вились обильно и непослушно, темные кудри низвергались столь запутанным каскадом, что казалось, поглотят собой ту счастливую руку, которой доведется их растрепать. Волосы ее были такие невероятные, что даже теперь, много лет спустя, меня тянет на совершенно абсурдные метафоры, о которых утром я наверняка пожалею.

Глаза ее… сейчас опять окажусь в неловком положении… Глаза пылали, как позеленевшие сердца ревнивых любовников, что в полночной тьме укоряют друг друга. Нет, я не прав, то были не зеленые глаза, а голубые… Океанские волны бились в их радужной оболочке, как нежданный шторм, готовый вырвать моряка у оставшейся на берегу жены. Нет, постойте… быть может, ее глаза и впрямь были зеленые; быть может, цвет менялся от ее настроения подобно кольцам с драгоценными камнями, способными менять свой цвет, повинуясь умонастроению владельца.

Она появилась в дверях ожогового отделения, одетая в светло-зеленый больничный халат, загадочно сверкнула глазами, тряхнула этими своими дико спутанными волосами, а я все ждал, когда же она задохнется от ужаса, непременно испытываемого всяким, кто видел меня впервые. Я ждал, как она прикроет рот ладошкой, от испуга и смятения. Однако она меня разочаровала — всего лишь улыбнулась:

— Ты сгорел. Опять!

Вообще-то я стараюсь не реагировать на нелепые заявления незнакомцев, но, честно говоря, на этот раз смолчал по другой причине: не желал, чтобы она услышал мой голос — не голос, а бульканье засорившегося сортира. Горло у меня уже заживало, а вот ухо (которое сохранило способность слышать) все никак не могло привыкнуть к качеству производимого звука. Мне хотелось, чтобы она слышала только мой прежний голос, тот, что позволял затаскивать женщин в постель.

Я молчал, и тогда она снова заговорила:

— Ты уже в третий раз горишь.

Собравшись с духом, я поправил ее:

— В первый.

На ее лице отразилось сомнение.

— Быть может, ты — не ты?

Она шагнула вперед, ни на миг не отрывая от меня взгляда, задернула наглухо пластиковые жалюзи вокруг моей кровати чтобы отгородить нас от остальных пациентов. Склонилась близко-близко и принялась рассматривать мое лицо. Никто и никогда так на меня не смотрел, ни до ожогов, ни, разумеется, после. Под глазами, мерцающими голубым и зеленым, у нее были темные круги, как после долгих бессонных недель.

Почти коснувшись меня губами, она прошептала одно слово:

— Энгельталь.

Без сомнения, читатель, ты хоть раз в жизни сталкивался лицом к лицу с безумцем. Это ощущается моментально, даже если собеседник не успел ни слова сказать, однако тут бессмыслица из ее уст все подтвердила. Встречи с сумасшедшими не особенно примечательны, ведь в мире их, сумасшедших, полным-полно. Меня больше удивила собственная реакция. Обычно при подобной встрече хочется лишь поскорее убраться подальше. На улице человек непременно отведет взгляд, ускорит шаги; в палате я бы мог нажать на кнопку вызова сестры. Но я этого не сделал. Я среагировал на эту потенциально опасную ситуацию всего лишь отсутствием всякой реакции. Так кто был более разумен — женщина с дикими волосами или я?

Она отступила на шаг.

— Ты не помнишь…