– Есть перевод и на французский, – вспомнил я. – Значит, так. Выдам вам документацию. Читать начинайте сразу. Завтра после обеда поговорим о теории, а затем вы полетите у меня по очереди пассажирами. А там видно будет.
– Спасибо, Алексей Иванович!!
На второй день, мы потренировались на земле, после чего я позволил каждому из них взлететь и сесть со мной в качестве пассажира. Они сделали это столь грамотно, что у меня отлегло от сердца. А к пятому дню они уже летали немногим хуже меня.
Оставшееся время я проводил в управлении, а частично и на радиосвязи с Москвой. Там всё шло своим чередом, и моё присутствие было, по словам Саши Сикоева, конечно, желательно, но они могли и подождать. А ночи принадлежали Эсмеральде. По её просьбе, я нашёл хозяина "кассетника" – это был Виталий – и договорился о том, что я его пока одолжу. И каждый вечер мы танцевали под все менее любимую мною советскую эстраду, и обязательно под "Прощай!" А потом мы занимались физическими упражнениями другого типа, в результате чего я практически не высыпался.
Двенадцатого августа я разрешил нашим новым авиаторам совершить по самостоятельному полёту, после чего они под моим надзором (как будто я в этом хоть что-нибудь понимал) сделали техосмотр согласно инструкции. Обняв их по очереди, я сказал:
– Поздравляю вас, ребята, со сдачей экзамена на пилота вертолёта. Горючего у нас, конечно, не так много, но раз в неделю можете тренироваться.
В тот день, мы с Эсмеральдой впервые после возвращения в Николаев сходили на местный пляж, искупались и понежились в лучах ласкового солнца. А ночь, как и предыдущие, я провёл в объятиях Эсмеральды, но заснуть мне удалось только под утро. Проснулся я часа через два; еле-еле рассвело, но моей южноамериканской принцессы рядом не было, зато на столе меня ждал обильный завтрак. Времени было в обрез – "Русалка" уходила в Александров вскоре после рассвета, – но я всё равно вышел из домика и огляделся, надеясь её увидеть и наконец объясниться с ней. Её нигде не было, и, лишь когда мы отошли от берега, мне показалось, что я увидел чуть поодаль от причала миниатюрную девичью фигурку; но, когда я достал и расчехлил бинокль, никого там больше не было.
Может, так и лучше, подумал я тогда, и занялся другими делами, чтобы не думать о том, что я потерял – и о том, как я был виноват перед моей Лизой. Но перемена мест позволяет отвлечься от подобных мыслей. В Александрове необходимо было сделать последние приготовления, а затем последовала вечерняя переправа в Борисов, где я заночевал в свежепостроенной ночлежке. На следующее утро я еле-еле успел занять место в "княжеском" возке, в котором уже находились Тимофей Хорошев и двое моих ребят, и мы отправились в Новгород и далее на Тверь и Москву.
Погода была практически идеальная – было тепло, но не слишком жарко. Дороги были сухими, что позволяло нам проходить по сорок-пятьдесят километров в день, и двадцать четвёртого августа – четырнадцатого по местному календарю – около шести часов вечера мы прибыли в Новый Торг. Впервые за всю дорогу на станции не оказалось свежих лошадей, но их, увидев грозную бумагу от государя, клятвенно пообещали на следующее утро. И мы решили передохнуть, сходить в баню, а заодно и постираться – баня предоставляла такую услугу за весьма умеренную плату.
После того, как у меня в университете постирался кошелёк с деньгами и документами, я всегда проверяю карманы перед стиркой. И в кармане куртки я обнаружил записку, на которой были изображены две восьмиконечные звезды, так, как их рисуют инки. Внутри были написаны лишь четыре слова: "Ты прости меня, прощай…"
8. Во все тяжкие
Вообще на Руси пили намного меньше, чем в той же Швеции, Дании, Испании либо заморских владениях Португалии. Про другие страны я ничего сказать не могу – не бывал – но подозреваю, что и там всё абсолютно так же. Впрочем, алкоголь достать было можно и на Руси.
Пью я мало, а напиваться не люблю от слова вообще. Но сегодня, после той записки, было так погано на душе, что я решил сделать разок исключение. Главная банщица – та самая дама эпических пропорций, которая некогда уединялась с Густавом, что меня тогда весьма позабавило – предложила на выбор хмельной мёд или пиво; более крепких напитков у неё не оказалось. Пришлось довольствоваться мёдом; сначала он лился в горло, как вода, а что было потом, не помню.
Проснулся я в светелке на мягкой пуховой перине; увы, между мною и свободой оказалась та самая главная банщица, а её рука и нога – весьма мускулистые, и практически без грамма жира – лежали на мне. Да, подумал я, зря я тогда потешался над бедным шведом… В детали вдаваться не буду, но уйти мне получилось далеко не сразу; и когда я робко осведомился, сколько я ей должен, она с улыбкой ответила, что я ей уже дал более чем достаточно; я так и не понял, имела ли она в виду деньги либо что-то иное, или, вполне вероятно, и то и другое. Единственным плюсом сего неожиданного и нежеланного приключения был весьма вкусный и необыкновенно обильный завтрак. Но когда я наконец вышел оттуда, оказалось, что меня уже давно все ждали. Никто мне ничего, конечно, не сказал, но ухмылки на некоторых физиономиях были весьма красноречивы. Лишь Тимофей Богданович посмотрел на меня с сочувствием и шепнул мне на ухо: "Княже, с кем не бывает…"
После этого, до Москвы я не пил вообще. Вообще поразительно – сам же хотел расстаться с Эсмеральдой, а вот те на, достаточно ей было проявить инициативу, и я бросился во все тяжкие от огорчения, и теперь приходилось платить по счетам. Сначала я промучался с похмельем, а потом в интимной области началось жжение. Как назло, ни одного медика в поезде не было, и я промучался до Москвы.
Двадцать девятого августа мы прибыли на Никольскую. Объявив отдых для новоприбывших, сам я отправился к одному из фельдшеров, Ване Иванишину – единственному фельдшеру-медику мужского пола, находившемуся в данный момент на Никольской. К девушкам я с такой болезнью пойти не мог, иначе я бы попросту сгорел от стыда.
– Гусарский насморк, – усмехнулся тот. – Пропишу-ка я тебе антибиотики. Вот только алкоголя в это время пить нельзя вообще.
Меня это, с одной стороны, обрадовало, если учесть, что именно из-за "зелёного змия" я и подцепил эту гадость. С другой же стороны, что мне делать, если мне придётся встретиться с государем либо с другой важной персоной? Подумав, я решил, что завтра же отправлюсь в Измайлово и проведу недельку там, вдали от подобных искушений. Кроме того, срочно нужно связаться с Густавом и, если нужно, передать и ему лекарство – у нашего посольства была с собой аптечка.
Но человек, как известно, предполагает, а Господь располагает. Не успел я выйти от фельдшера, как в дверь настойчиво постучали.
– Лёха, тут по твою душу человек от царя, – услышал я голос Саши Сикоева.