– Не выдержал, Святейший Владыко.

– Но хоть сказал ей, что расстаёшься с ней?

Я потупил глаза.

– Она сама потом со мною рассталась.

– А ты что?

Я и рассказал ему про банщицу. Тот выслушал меня и вдруг сказал:

– Княже, знаешь ведь, и Патриарху тяжело не смотреть на женщин. Но приходится. То же и для тебя, пока ты вдалеке от супружницы твоей. Вернёшься к ней, её и люби, как заповедовал нам Господь – "плодитесь и размножайтесь". Но ещё сказано – "не прелюбодействуй!" И одна у мирян жена, другой не дано, чай, не магометане мы. Ладно, давай, буду тебя исповедовать, – и он повёл меня в то самое помещение, что и в прошлый раз, где на аналое лежали Евангелие и крест.

Наложил он на меня епитимью – ровно на месяц запретил мне причастие, а ещё читать мне ежедневно Евангелие повелел "и молитвы исправно". А потом сказал:

– Поедешь ты первого октября в Измайлово. Вот перед этим и приходи на службу, исповедуешься и причастишься. Бо вижу, что нелёгкие грядут времена, и для тебя, и для нас для всех.

Тем временем, всё шло своим чередом – наши военные обучали новобранцев, наши учителя – детей и взрослых, а наши "купцы" не только ухитрялись налаживать связи с местными негоциантами, они же и закупали зерно, грибы и рыбу, а также ухитрились наладить торговлю с Балтикой. Более того, они весьма неплохо зарабатывали на проводке купеческих караванов вместе с нашими – после той памятной истории с Волчонком, никто из татей не рисковал даже приблизиться к нашим. И, как ни странно, несмотря на все затраты, мы каким-то образом ухитрялись не просто оставаться на плаву, но и даже выходить в плюс на этих операциях, тем более, что Александров и Борисов стали основными центрами товарооборота со Швецией, Данией и Пруссией. Сам же я в это не вникал, разве что один раз, когда Лёня Пеннер, глава нашей торговой миссии, подошёл ко мне и сказал:

– Лёх, дело есть. Приехал Никита Строганов из Соликамска. А нам соль нужна.

– Именно. Но…

– Знаю, знаю, сам бы договорился. Но я вдруг подумал – мы ж на Урал геологов посылать собрались. А Соликамск – это Пермский край.

– Понятно.

– Ну и, кроме того, его семейке не только Пермь принадлежит, а ещё в Астрахани они заправляют.

– Ясно.

Принял я Строганова у нас в "парадном кабинете", обставленном стараниями Лёни и его ребят как раз для таких мероприятий. Оказался он степенным мужиком с окладистой русой бородой, одетым в соболиную шубу, что в Москве бывало разве что у бояр. Не знаю, почему, но мы очень быстро нашли общий язык.

Я рассказал ему про то, что нам нужна соль, а ещё больше – местная рыба, вяленая, сушёная и копчёная, да в больших количествах. Тот согласился, но запросил весьма немалую цену; про неё я ему сказал, что такими вопросами у меня занимается "Лёнька Пеннер". Тот поскучнел – видимо, уже имел удовольствие говорить с Лёней и знал, насколько тот по-немецки прижимист, – но кивнул. И я тогда выложил вторую свою просьбу.

– Никита Григорьевич, – я с удовольствием заметил, что лицо того разгладилось, когда я назвал его на – ич, – ещё такое дело. Хотелось бы мне своих рудознатцев на Камень[8] послать, через твои земли, по воле государевой.

– Неведомы мне руды на Камне, княже, – голос Никиты звучал сокрушённо.