На этот раз меня отвели в горницу, где находился один Густав. Я ему успел сказать по-латыни, чтобы ничему не удивлялся, тот же с улыбкой кивнул. Минут через пять, к нам присоединилась Катарина, а еще через пару минут я услышал громко произнесенные слова: «По воле государевой!» В горницу вошли дюжие молодцы из Конюшенного приказа.
Нам сообщили, что «свейский принц» Густав обвиняется в колдовстве и чернокнижии. Для следственных действий он будет препровожден в Конюшенный приказ, дабы провести следствие и примерно наказать чародея. Густав, побледнев, указал им, где хранились его записи и книги, а где пожитки. Всё было бережно упаковано и перенесено в возок, а затем туда посадили Густава и уехали. Катарина же все это время пребывала в полной прострации.
– Что же мне делать, ваше превосходительство? – запричитала она, как только собралась с мыслями. – Если Густав чернокнижник, то что они сделают со мной? Я же не знала, что он колдун!
– Надо бы вам срочно уехать…
– Да нет, лучше я останусь здесь! – И она посмотрела на меня кокетливо и чуть выпятила свою хоть и отвислую, но внушительную грудь, став еще более похожей на мою, к счастью, бывшую.
– Фрау Катер, я бы на вашем месте срочно покинул Москву. Если вас сейчас не задержали, то это не означает, что вас не арестуют чуть позже. Ведь кто знает, какие показания Густав даст под пытками… Поэтому я и предлагаю вам как можно скорее уехать. У вас же есть деньги?
– Немного есть – эти звери не забрали нашей калиты.
– Я могу организовать вам транспорт до ливонской границы, а оттуда вы сможете добраться до Данцига.
– Лучше уж я вернусь в Углич, – по ее мечтательной улыбке я заподозрил, что и там у нее кто-то имеется, раз уж не получилось с «принцем» в моем лице. Но меня поразило, что к детям ее совсем не тянет.
Я пообещал организовать ей транспорт в самое ближайшее же время, тем более, что об этом я тоже договорился с Годуновым-дядей. Только мы думали, конечно, что она захочет в Данциг. Впрочем, Углич подходил намного больше, ведь и новости о том, что Густав стал регентом, дойдут намного медленнее, да и добраться до Стокгольма ей будет не в пример сложнее. Чтобы она не передумала, я поспешил добавить:
– Только вы, Катарина, соберитесь прямо сейчас – лучше уехать как можно скорее. Думаю, часа через два я смогу организовать вам возок.
Через искомые два часа, она, бросив последний призывный взгляд, отъезжала по Никольской в направлении Сретенских ворот. Дальнейший путь ей предстоял через Лубянскую площадь и по Сретенке на Сергиев Посад и Углич. Проводив ее взглядом, я направился в Палаты, где нам предстояла последняя для Густава аудиенция у царя. Оттуда нас довезли в крытом возке к Богдану, а, как только начало светать на следующее утро, наш поезд отправился на Тверь. Побег удался.
12. И вот опять вагоны, перегоны, перегоны…
На сей раз наш караван должен был состоять из всего пяти повозок – одна для нас с Богданом и Густавом, одна с четырьмя «идальго» для охраны, одна с людьми Богдана, одна для Густава в сопровождении некого подьячего, Василия Куркина, из все того же Конюшенного приказа, и одна с новыми архиереями и монахами. Так мы доехали до Твери за всего четыре дня, как Густав ни плакался на каждой остановке, что он устал и больше не может, и что Катарина не одобрила бы такого путешествия. Я не выдержал и сказал:
– Ваше высочество, а не угодно ли вам съездить в Углич за Катариной? Она будет очень рада вас видеть!
Густав резко замолчал и больше о своей брошенной "красавице" не упоминал. Впрочем, в Твери мы остановились на ночь не абы где, а в путевом дворце царя – и я Густава, который, судя по аромату, давно не мылся, потащил в баню, преодолевая сопротивление и крики, что он, мол, не верит в русские бани. Понравилась ли ему больше всего парная, сам процесс мытья, либо две довольно-таки дородные банщицы, либо рыбка под пиво после бани, сказать сложно. Но я впервые увидел, как он счастливо улыбается, и, во время послебанного отдыха, он запел, что собирается построить точно такую же баню в Стокгольме. Затем его лицо приобрело хитрое выражение, и он удалился под предлогом усталости. А когда я проходил мимо его спальни по дороге в свою, оттуда выпорхнула та из банщиц, которая отличалась поистине героическими пропорциями. Она призывно улыбнулась и мне, но, даже если бы у меня было желание заняться блудом (коего у меня и вовсе не было), то, уж извините, не с дамой подобных размеров.
Каравану из Александрова оставалось полдня пути до Твери, и я решил погулять немного по городу. Я когда-то видел альбом Калинина, как Тверь именовалась в советское время. Город мне показался провинциальным и не очень интересным; зато Тверь конца XVI века была красавицей, расположенной над Волгой там, где в нее впадает река Тверца. Я вспомнил, что в восемнадцатом веке большая часть города сгорела, после чего он был перестроен Екатериной II по новому плану. А сейчас было заметно, что в недавнем прошлом она была соперницей Москвы.
Когда я вернулся в путевой дворец, оказалось, что меня ждет некий купец по имени Иван Головин. Он поклонился и сказал:
– Княже, дозволь мне пойти вместе с тобой до Новгорода.
– Добре, Иване, но почему с нами?