Основным содержанием газет Рэндолф Херст считал пожары, скандалы и беспорядки, а залогом успеха — огромные заголовки, бросающиеся в глаза и доступные даже для малообразованных и смертельно усталых людей, и максимально скандальные или максимально кровавые фотографии, рисунки… на худой конец — описания. Больше крови и скандала — и успех обеспечен.

Кто-то когда-то сказал, что основной задачей литературы является "занимая, поучать". Автор этой мысли, кто бы он ни был, не заметил, что люди — en masse — не любят, когда их поучают. Пусть даже и занимательно. Зато они любят пощекотать себе нервы, почитав что-нибудь… эдакое. Чтобы побольше крови, трупов и обнаженных блондинок.

И Херст и владелец "Уорлд" Пулитцер дали обывателю то, чего тот так жаждал.

Кроме РОСТА с "Ведомостями" и АПН с "Новостями" Информационное Бюро Имперской Канцелярии курировало ещё и военную цензуру: созданная в ноябре 1895 года в составе Имперского Генерального Штаба "Пресс-Служба", вскоре переименованная в "Пресс-Бюро", была полным аналогом ООСПИ/"ИнформБюро", отличаясь только наличием прав предварительной и карательной цензуры, а также значительно более узким кругом задач. В сферу компетенции ПБ официально входило только сохранение военной и государственной тайны. Неофициально — ещё дезинформация противника через открытую печать и агитация и пропаганда в интересах Вооруженных Сил Российской Империи.

Общая цензура, подотчетная Главному управлению по делам печати при МВД и Особому Совещанию по делам печати, в состав которого входили министры внутренних дел, юстиции, народного просвещения и обер-прокурор Синода, по-прежнему занималась политикой, религией и нравственностью — к этой гадости Елка не собиралась прикасаться даже самой длинной палкой. Она собиралась просто-напросто её отменить.

Хотя и не сразу: поспешность хороша только при ловле блох.

Чего совершенно не понимали авторы "петиции литераторов", поданной на Высочайшее имя 8 января. Эти… крайне наивные… люди ходатайствовали о "принятии русской литературы под сень закона" — дабы оградить её от "непосредственного воздействия светской и духовной цензуры". Отмене подлежала предварительная цензура[35], особые разрешения для издания газеты или журнала — достаточно, дескать, просто подать заявление надлежащей власти, отмена административных взысканий и замена их властью суда и закона… Угу, и демократия расцветет сразу же, как только объявят свободу прессы.

Не дождетесь, господа!

Если армейскую пресс-службу ИнформБюро курировало только косвенно, то ОРРО-НРС, Объединение Российских Разместителей Объявлений-Национальный Рекламный Синдикат был подотчетен ему прямо. Эта организация теоретически была создана для размещения в газетных и журнальных изданиях рекламных объявлений предприятий, подписавших с ней контракт. Через НРС проходили все договоры рекламодателей с "Ведомостями" и другими казенными газетами, а также с трестом АПН/"Новости" — сначала ОРРО выкупала у газет все рекламные площади, а затем размещала на них рекламные объявления, деля все площади между общеимперскими и местными фирмами и трестами в зависимости от значения издания и губернии, в которой оно выходило. И все договоры о рекламе продукции и услуг казенных и царских предприятий. "Летайте самолетами Аэрофлота"."Храните деньги в сберегательной кассе". И так далее, и тому подобное. Железные дороги, банки, заводы и фабрики, издательства, предприятия Большой и бытовой химии… Все, что только имелось в стране казенного или принадлежащего Дому Романовых, ОБЯЗАНО было пользоваться услугами НРС. А любое предприятие, желающее разместить свои объявления по всей империи, вынуждено было работать с ОРРО-НРС, монополистом, имеющим исключительные права на рекламные страницы государственной периодической печати. В дальнейшем это должно было привести к тому, что синдикат займет монопольную или почти монопольную позицию на рынке рекламных услуг. И после того, как закон о свободе печати вступит в силу, займет место отмененной общей цензуры.

Выходя на площадь Финляндского вокзала, Володя был абсолютно доволен жизнью и собой. Поездка по Европе прошла архивеликолепно, швейцарская встреча была более чем результативна: удалось договориться об обмене материалами — издании там сборника и пересылке сюда их литературы. Во Франции и Германии дело прошло чуть хуже, ЭТИ господа его всерьез не приняли. Проездом через Гельсингфорс получилось пообщаться с финскими товарищами и наладить канал…

Словом, хорошо съездил.

Владимир уже начал оглядываться в поисках извозчика…

— Володя? Лена, посмотри, это же твой Володя!

— Ой, и правда! Володя, вы откуда здесь?

Он не замедлил с ответом ни на минуту, а только на пару секунд, пока соотносил лица с именами и вспоминал, что: а) никогда в жизни не видел этих бестужевок; и б) ничего нелегального при нем нет. Опомниться Владимир не успел — его ухватили под руки и оглушили болтовней. По счастью, обе барышни придерживались в общении той манеры, которую один писатель метко прозвал "глухим аспидом". Проще говоря, они трещали, как заведенные, не давая мужчине, зажатому между ними, вставить и единого слова, зато поведав ему массу интересного. Та блондинка, что ухватилась за его левую руку, носила имя Елена и, судя по всему, Владимир, с которым его перепутали, чрезвычайно ей понравился во время знакомства, случившегося месяца четыре назад на вечеринке, организованной бестужевками, успешно сдавшими весеннюю сессию. Вторая, с волосами, которые какой-нибудь поэт мог бы описать как "медово-золотые", а недоброжелатель — сравнить с морковью, звалась Ириной, также была знакома с неизвестным Владимиром, и, судя по тому, как крепко она вцепилась в правую руку, также горячо ему симпатизировала. Обе курсистки учились на историческом факультете, и помимо учебы и сплетен могли говорить только о готовящейся, по слухам, реформе образования — классические гимназии отменят, а все время, занятое сейчас древними языками и латынью, отдадут истории. Ходили также смутные слухи о том, что где-то в недрах министерства просвещения зреет какая-то новая концепция истории Отечества, а вырабатывать её поручили профессору Ключевскому. Говорили, что концепция эта будет ответом на происки марксистов и народников — одновременно! Как это может быть, девушки только предполагали — к его удивлению, предположения были не только вероятны, но и довольно естественны. И обличали поразительно глубокие познания не только сочинений господ народников, но и Маркса, и Энгельса… и даже, что было совсем уж странно, его собственной книжки!

Внезапно прямо у правого уха раздался оглушительный визг, навылет пробивший его барабанную перепонку. Рыжая Ирина радостно махала рукой высокой светловолосой даме, одетой строго, но с большим вкусом. И очень большими деньгами.

— Александра Федоровна!

— Ира, Леночка, рада вас видеть. Только не надо так старательно подражать боевым воплям индейцев. Это очень, о-очень неприлично, девочки, — судя по заговорщическим улыбкам, это была цитата. — И представьте мне вашего друга.

— Александра Федоровна, это Володя, он — помощник присяжного поверенного. Володенька, позвольте вас представить Александре Федоровне Улановой. Она читает у нас новую и новейшую историю.

Он знал многих бестужевок, включая и своих сестер. Но о госпоже Улановой, преподающей новую и новейшую историю, никогда не слышал.